и в руки не давалась. За помойки свирепо дралась в окрестными котами, которые ее сильно уважали. Эдакая хвостатая "леди-мафия" в черном, с револьвером за поясом, которая драк не затевает, но в случае чего пристрелит, не моргнув глазом.

Зимой в поселке жить трудно, все дачники разъезжаются, остаются только малочисленные местные. Оставался в том числе и мой папа, к которому Чернуха изредка обращалась за материальной помощью. Не выпрашивала, а спокойно приходила, садилась на забор перед окном и молча смотрела тяжелым неподвижным взглядом. Час сидела, два сидела. Папа молча выносил сосиску. Кошка слезала с забора и ела сосиску тут же, на дорожке, а не уносила, что было демонстрацией доверия и благодарности.

Так прошла зима. Я приезжал к папе, чистил дорожки, а кошка сидела на сугробе, черная и неподвижная, и следила за моими действиями. На попытки потрогать ее рукой просто отходила в сторону и оттуда снова светила огромными зелеными глазами. Жутковатое зрелище – в тени сугроба ночью черную кошку не видно, лишь демонически светятся два круглых глаза.

На следующее лето кошка обнаглела. Она час сидела на крыльце, а потом вламывлась в форточку и сидела уже на ней, не входя в дом. Приехали дети, и кошка их стараниями заметно поправилась. Она стала наглая, упругая и лоснящаяся, и половину дня поводила на нашем участке. А потом начала вламываться, именно вламываться, в дом, причем в руки все еще не давалась. Изгонялась исключительно при помощи веника. Она сочла, что это уже ее дом, а мы – просто оккупанты, которые обязаны ее кормить.

Папу она любила, но гладить не давалась. С мамой шла тихая война. Утро. Белье поменяли только вечером. На кровать забралась черная помойная кошка и яростно чешется, а из нее как искры из бенгальского огня, черными точками вылетают блохи, и "распрыгиваются" по белой простыне. В ход идет волшебный веник, иначе никак.

Война закончилась осенью победой кошки и детей, без которой они категорически отказывались возвращаться. Когда я представил, что это чудовище будет жить в квартире, под одной крышей с нами, мне стало нехорошо, и я заявил "или я, или кошка". Выбрали кошку.

И вот эта пожилая (ей было, на мой взгляд, уже лет десять) бандитка у нас дома. Ощущение от ее присутствия такое, будто живешь с чуваком, который недавно "откинулся" с зоны. Не верь, не бойся, не проси. Гладить себя не дает, не огрызается, а ловко ускользает в миллиметре от руки. Не кусает и не царапает, но иногда смотрит так, что становится страшно. Еду не просит, как бы ни была голодна, но сидит на проходе и молча ждет. И смотрит. Зелеными фарами.

(Не верь) Все кошки, когда едят или валяются возле миски, вытягивают хвост, тем самым показывая, что это их территория. Эта ела, поджав хвост и сидя на нем. Она никогда, никогда (!) не позволяла хвосту беспечно лежать, всегда аккуратно подбирая его под себя.

(Не проси) Поняв, что в безмолвии еду ждать придется долго, она начала воровать носки и менять их на корм. Просыпаешься утром – носка нет! Идешь к миске, зовешь Чернуху – и она идет с носком в зубах, причем с носком не погрызенным, не слюнявым и не продырявленным. Какой брала, такой и отдает.

(Не бойся) Зная, что такое улица, она не выходила не только за дверь квартиры, но даже на балкон. Попытка детей вывести ее погулять закончилась тем, что кошка вцепилась в дверной косяк и не отпускала его, пока дверь не закрыли. А один раз мы открыли дверь одновременно с соседями, которые выводили гулять свою собачку-таксу. Услышав из комнаты вредоносные звуки возле родной двери, кошка выскочила, села на пороге и что-то сказала собаке на своем языке. Не вцепилась, не вышла за порог, не зашипела и не замяукала, а просто коротко мявкнула, и собаке этого оказалось достаточно. Такса с визгом кинулась домой, скрежеща когтями и пробуксовывая на ламинате, и забилась под холодильник. Я не знал, что таксы плоские и могут пролезать в узкие щели, из которых из невозможно достать. Оказалось что могут, и хозяева потом долго ругали нашу бандитку и свою таксу.

А потом кошка освоилась, стала разрешать себя гладить (но на ручки не шла), и занялась воспитанием детей. Она жестко контролировала разбросанные вещи, следила за отходом ко сну и будила их в школу. Из "откинувшейся уголовницы" на пенсии кошка превратилась в некую Фрекен Бок, которая ведет домашнее хозяйство, вздыхая и поругиваясь. Даже на дачу стала ездить в переноске и вела хозяйство там, ни на шаг не выходя из дому (это на даче!)

Через несколько лет она совсем состарилась, у нее выпали клыки и вылезла шерсть на голове и спине. Скончалась она на даче, летом, от старости, и все мы плакали, потому что очень привязались к черной бандитке.