Свежие истории от 26 декабря 2025

в Гатчине, которую он возглавлял, пришли cтуденты-медики и один из них задал вопроc:

— Кaк вы можете в разгар войны и политичеcкого кризиcа не читать газет?

На это Кащенко cказал cледующее:

— Мне нет нужды читать газеты, чтобы знать, что творитcя в мире. Мои больные – вот моя ежедневная газета. Извольте видеть, c начала этого года в нашу больницу поcтупило cемеро Раcпутиных, причём веcной и летом – по одному, а c начала оcени – уже пятеро. Отcюда я заключаю, что влияние Раcпутина раcтёт.

Про войну также знаю получше репортёров: c авcтрийcкого фронта привезли двух офицеров: один повредилcя раccудком при артиллерийcком обcтреле, другой – во время наcтупления. Так вот, второй офицер каждый день риcует карту наcтупления cо вcеми-вcеми деталями – и вcе-то деревеньки он наизуcть помнит, я cверялcя по карте.

И cколько пленных взяли, и cколько оружия, и что из-за воровcтва интенданта дивизии не хватило провианта.

Потoм, гоcпода, у наc не только лечебные корпуcа, но и cвои огороды, конюшня, маcтерcкие, cкотный двор – каждый день я подпиcываю cчета, по которым вижу, наcколько поднялиcь цены на товары. Я могу вам cпрогнозировать оптовые цены на любой товар получше “Биржевых ведомоcтей”.

— Но ведь в мире еcть не только новоcти да биржевые cводки, — cказал cтудент. – Надо же читать что-нибудь для души.

— Cейчаc покажу, что у меня для души, — ответил Кащенко.

Проведя cтудентов по коридору, он указал на дверь большой палаты.

– Видите, гоcпода? Здеcь у наc литераторы.

Еcть Гоголь, который утверждает, что cпрятал в подвале второй том "Мёртвых душ", еcть Лев Толcтой.

Очень интереcные люди.

А вот этот, что cидит на диване, прямой как палка – критик Чуковcкий.

Знает наизуcть "Евгения Онегина" и Гомера, цитирует Чехова без ошибок целыми cтраницами.

Мы c врачами чаcто приходим поcлушать.

C ним только одна проблема – поcтоянно требует бумаги и чернил, чтобы "разгромить Горького и бездарную Чарcкую".

А как получит бумагу, то марает и марает целыми чаcами.

Измарает cто лиcтов бeccмыcленными гадоcтями, в чернилах вымажетcя – и cидит довольный.

Одно cлово – кpитик!

Заводчик сказал мне, чтобы я и не думал в нем злость воспитывать! Он, говорит, сторож от природы. Мы с моим Каро вместе росли. Всю нашу семью он, конечно, знал, но хозяином признавал только меня. Когда я ложился спать, он приходил в мою комнату и плюхался у двери. И никто не мог войти. Он сразу нос морщил, клыки показывал и порыкивал.

Мать моя кормила его. Он ей руки лизал. А разбудить меня в школу, она могла только из коридора.

Твоя вневедомственная будет у тебя на полу у входа спать?

Драться он любил с чужими собаками. Глаза при этом у него под лоб как-то закатывались. Вроде прямо белками смотрел. Или не смотрел вовсе.

Я, помню, еще не знал, что дерущихся собак надо за задние лапы растаскивать, когда он с соседским кобелем сцепился. Я, пытаясь их разнять, между ними влез. Он, сгоряча, и хватанул меня пару раз за ногу.

В дырки от клыков мизинец влезал.

Раз цыгане хотели нас обчистить.

Дед в огороде ковырялся, а я в доме был.

Пес спал где-то в тенечке за домом.

Цыгане же наглые.

Идут гурьбой по улице. Видят, что один дед в огороде ковыряется, в доме тихо, окна и двери нараспашку. Ну, человек шесть отделились от толпы, и шасть через калитку к нам во двор. Деду бросили коротко: "Мы попить". А сами через двор к дому. Быстренько. Я из своей комнаты их увидел, услышал, только и успел подумать: "Собака же не привязана".

А они уже от собаки бегут. Один разорванную клыками ляжку рукой придерживает. Они даже в калитку все не поместились. Через забор перемахнули. Пес успел-таки еще двоих цапнуть. Но он спокойный был.

Посмотрел им вслед, и снова за дом ушел.

Я уже говорил, что всю нашу семью он знал. И в степени родства разбирался. Вот тетка моя жила неподалеку и часто к нам заходила. Он ей позволял заходить и выходить, даже если никого из нас дома не было.

Только брать ничего не разрешал.

Вот принесла она рассаду. Выложила ее из ведра, посадила, хотела взять лейку, чтобы полить, он зубы показал. Ага, нельзя значит. Хотела свое ведро забрать, — черта с два! Тоже нельзя! Принесла, поставила, — значит уже наше.

Гулять я его мог и одного выпускать со двора.

Он любил приходить к песочнице и смотреть, как детишки играют. Лежал рядом, поглядывал, подремывал, и снова поглядывал.

Других собак отгонял.

Деткам надоедали их формочки и ведерки, они с ним играли. Сыпали ему песок в глаза и уши. Я тогда еще удивлялся – чего у него глаза красные?

Бабульки поначалу его побаивались, сердились на меня, потом привыкли.

— Это хорошо, что он здесь. Вот вчера его не было, так бродячие собаки в песочнице нагадили. Ты, его почаще сюда присылай. Только и сам временами подходи. А то он нам не разрешает детей из песочницы забирать.

грибников и ягодников! Те, кто его знают, привычные уже, отскакивают, а он им за это сигналит самодельной крякалкой и смеется. Но есть у него такой "пунктик" — Синдром Плюшкина, то есть привычка ничего не выкидывать, как и у многих пожилых людей, в память о голодном и холодном военном детстве. Это относится и к носкам. Он их стирает, многократно зашивает и ставит заплатки. Попытка убедить его одеть новые носки, а старые выкинуть, вызывает у него праведный гнев и парируется фразой: "Ага, щаззз! Поношу еще! "Поняв, что деда не пронять уговорами, решила взять хитростью. Спит он в деревне ТОЛЬКО на печке (дом довольно большой, и печка настоящая русская), а на полочке там же хранит свои деревенские вещи, и носки в том числе. Пока дед пугает грибников или копается в огороде, я влезаю на печку, убираю старые носки и кладу на их место новые. Первый раз дед долго рассматривал новые носки, вертел и крутил их с задумчивым видом, я уж подумала, что сейчас явка будет провалена, но нет, дедок выдал гениальную фразу: "Анютка, посмотри как хорошо зашил, КАК НОВЫЕ стали"!

Доброго здоровья тебе, любимый дедушка Иван Борисыч!

пререкаться - то и дольше.

Но приобщиться к фотоискусству хоть как-то ей хотелось здесь и сейчас. В литературе попадался совет: спроецировать фотоснимок эпидиаскопом на лист и обвести вручную. Но неведомого эпидиаскопа у неё не было, поэтому сначала она зашла в гости к однокласснику с менее строгими родителями и выпросила у него пару не особо нужных отснятых и проявленных фотоплёнок. А затем сколотила из досок кривую, некрасивую, но прочную конструкцию, на которой вертикально, подобно фотоувеличителю, держался диапроектор.

Она очень удивилась, что если заправить в него вместо диафильма плёнку, отснятую фотоаппаратом, в кадр влезет только половина снимка, да ещё и боком. Ну и ладно! Положив на стол лист так, чтобы на него процеировалось изображение, она принялась тщательно, никуда не спеша, его обводить.

Когда в комнату вошли родители и застали её за этим занятием, сначала они чуть не устроили ей лекцию на тему: "если назначено родительское наказание, обходить его нехорошо". Но обнаружив, что у неё получается качественно, передумали. Проверив сооружение на прочность и убедившись, что проектор не упадёт ей на руку, устроив одновременно ушиб и ожог, они спокойно вышли.

он был мертв.

Это было не так.

Отдаленное племя аборигенов увело Мануэля в глубь тропического леса, куда не могли добраться ни миссионеры, ни торговцы, ни карты. Полностью отрезанный от внешнего мира, он вступил в жизнь, которая как нельзя больше отличалась от той, которую он знал.

Он не сопротивлялся.

Вместо этого он наблюдал. Он слушал. Он учился.

Вождь племени заметил в мальчике что-то необычное. Мануэль быстро усваивал знания. Он запоминал то, что ему показывали. Он обращал внимание на детали, которые упускали другие. Вместо того чтобы обращаться с ним как с пленником, вождь взял его в ученики.

В течение семи лет Мануэль жил так, как жили они.

Он выучил язык леса. Тысячи растений перестали быть зеленым шумом, а превратились в отдельных существ со своими названиями, предназначениями и опасностями. Он узнал, какие лианы могут остановить кровотечение, а какие — сердце. Кора которых может избавить от паразитов. Какие листья могут успокоить лихорадку. Какие корни могут убить незаметно, если их приготовить неправильно.

Он прошел интенсивную физическую и духовную подготовку, направленную на обострение восприятия и выносливости. Голод, изоляция, долгие ночи в джунглях и ритуалы, призванные помочь разуму преодолеть страх, стали частью его образования.

Племя дало ему новое имя.

Ино Моксо.

Это означало "Черный ягуар".

Когда в 1909 году он, наконец, вышел из тропического леса, он вернулся не как исчезнувший мальчик. Он вернулся с информацией, которая ошеломила врачей и чиновников Икитоса.

Регион Амазонки был охвачен эпидемиями. Малярия, паразиты и инфекции поразили население. Западная медицина боролась с трудностями, часто предлагая лишь догадки и боль.

Ино Моксо увидел закономерности, недоступные другим.

В одном хорошо известном случае полицейский умирал от обширного заражения кишечным цепнем. Лечение в больнице оказалось безуспешным. Мануэль приготовил специальную смесь из древесной коры и листьев, ввел ее и изгнал паразита. Мужчина почти сразу выздоровел.

Слухи распространились.

Люди говорили, что он мог распознать болезнь еще до того, как проявились симптомы. Что он понимал причины, а не только следствия. Что он рассматривал болезнь как нарушение равновесия, а не как вторжение.

Его работа выходила за рамки местного целительства. Ученые, которые искали информацию о кураре, сильнодействующем растительном веществе, используемом местными охотниками, начали консультироваться с ним. Его знания помогли объединить традиционную химию тропических лесов и западные медицинские исследования. Кураре позже станет основой современной анестезии, позволяя хирургам безопасно расслаблять мышцы во время операций.

Мануэль никогда не заявлял о чудесах.

Он сказал, что в лесу уже есть ответы на все вопросы. Людям просто нужно было прислушаться.

Он жил тихо, практикуя медицину, основанную на наблюдении, сдержанности и уважении к природе. Он никогда не отделял врачевание от ответственности. За каждое лечение приходилось платить. Каждое растение требовало ухода.

В 1978 году Мануэль Кордова-Риос скончался в возрасте 91 года.

К тому времени знания, которые когда-то считались суеверием, спасли бесчисленное множество жизней. Он доказал, что тропический лес не был примитивным или диким, а был точным, сложным и глубоко научным на своем собственном языке.

Мальчик, которого считали погибшим, вернулся в качестве моста между мирами.

И джунгли, которые должны были поглотить его, вместо этого научили его исцелять других.