Моня и Ицик эмигрировали в Париж.

Французского ни один из них не знает.

Приходят они первый раз в ресторан. На всех столах стоят маленькие стеклянные баночки, в них какая-то жёлто-коричневая масса. Должно быть, это что-то очень дорогое, потому что посетители берут эту массу крохотными порциями. Моня и Ицик ломают голову, что бы это могло быть.

(Горчица у евреев Восточной Европы была почти неизвестна, вместо неё употребляли смесь тёртого хрена со свёклой). Они решают попробовать, что это за жёлтая дорогая вещь.

Как только официант отвернулся, Ицик зачерпнул горчицу столовой ложкой и быстро отправил в рот. Из глаз у него брызнули слёзы, лицо побагровело.

— Что с тобой? — удивляется Моня.

— Ах, ты знаешь, — отвечает Ицик, — я сейчас вспомнил, что в прошлом году утонул мой брат Додик.

— Сочувствую! А как эта жёлтая штука? Вкусно?

— Очень.

Тогда Моня тоже набирает ложку горчицы, суёт её в рот — и тоже начинает плакать.

— А ты чего плачешь? — спрашивает его Ицик.

— Я плачу оттого, — отвечает Моня, — что в прошлом году ты не утонул вместе с Додиком.

В привокзальном ресторане мужчина с остекленевшим взглядом уставился в пустой графин. Официант услужливо спрашивает:

— Ну что, еще поллитровочку?

— Не успею: у меня поезд через две по сто.

Чем отличается шаурма, приготовленная в арабском ресторане от шаурмы, приготовленной на любом нашем вокзале? Тем что первая отностится к арабской кухне, а вторая — к корейской.

Суши-ресторан. Большой компании приносят заказ. Примерно через 20 минут сосредоточенной работы палочками раздается крик души:

— Бли-и-ин! Я не наелся... Я за[дол]бался!