Вопрос был простой и невозможный: где перехватить? На рейде — слишком близко к новостным камерам. В открытом море — слишком трудно для живых людей. Решение положили на плечи тех, кто привык не задавать вопросов. Они — « шаятим», морские десантники. Они гребли короткими вёслами, руками, зубами. Они держались за мокрый борт, карабкаясь в темноте, где каждая искра могла означать очередь из автомата. И об этом в газетах не написали. В газетах показали только трофеи — аккуратные пирамидки оружия, выставку смерти на фоне белых стен израильского порта.

А потом ты идёшь утром по улице, тащишь детей в садик, и вдруг видишь: молодой парень, худой, почти прозрачный, несёт двух малышей сразу — один на спине, другой в руках. И кажется, будто ему всё равно: идти, бежать или лететь. Ты узнаёшь — он « шаят». И понимаешь, что настоящая операция — это вот так, среди колясок и пешеходных переходов.

Игаль родился в Чили, его мать училась в

Сорбонне и писала картины. Он мог бы остаться там — в Париже, в мастерских, где пахнет скипидаром и кофе. Но оказался здесь, в « шаетет». Служба, потом мотоцикл, путешествия, фотографии океана. И что-то недосказанное на лице.

Ищущий человек. Как все они после армии: нужно добраться до края света, чтобы вдруг захотеть вернуться домой.

В джунглях Бразилии кто-то другой сказал

Богу: « Найди меня здесь! » — и луч солнца упал ему на лоб, туда, где когда- то был тфилин. Игаль тоже нашёл — что именно, он не рассказывает. Но вернулся другим. Учится в « Махон Меир», работает стоматологом, чтобы кормить семью. Утром он врач, днём студент Торы, вечером муж и отец. Через десять лет детей будет десять, и всё равно он будет улыбаться.

И ты думаешь: да, это и есть « шаят». Не только тот, что влезает на палубу в ледяной темноте. Но и тот, что выдерживает жизнь.