В музыкальную школу я поступила, можно сказать, случайно. У меня была подруга Светка, с которой мы дружили с детского сада и были не разлей вода. Родители убедили её, что благородная девица из интеллигентной семьи просто обязана уметь музицировать. Поэтому, подруга поступала в музыкалку осознанно, а я пошла за компанию. На предварительном прослушивании Светка провалилась, а меня взяли.
Встал вопрос: на каком инструменте будет учиться играть ребёнок? Ребёнок хотел на "пианине", но пришлось соглашаться на скрипку. Потому что, пианино – это дорого, и ставить некуда. А скрипка много места не занимает, и её можно купить у старших учеников за символическую плату.
Я слабо представляла себе, на что подписываюсь. Оказалось — это настоящая школа. И ходить в неё придётся ежедневно. И, помимо собственно обучения игре на скрипке, там будут другие предметы: сольфеджио, фортепьяно, оркестр, хор и ещё куча всего.
Оркестр. Это когда собираются трое бедолаг — две скрипки и виолончель — и пытаются играть в унисон. Постоянного преподавателя у нашего трио не было, и с нами занимался педагог, у которого в это время образовалось "окно". Со свободным кабинетом тоже случались проблемы. Поэтому урок по оркестру частенько проводился в закутке под лестницей. Отличное, кстати, место для осознания своих перспектив на музыкальном поприще.
Фортепьяно. Это же логично – мы выбрали скрипку, чтобы не покупать пианино, но пианино всё равно нужно. Не знаю, как выкручивались другие, а моя мама договорилась со своей знакомой, располагающей нужным девайсом, что раз в неделю я буду приходить к той заниматься. Владелица инструмента не излучала особого восторга от общественной нагрузки на своё имущество. И, когда я начинала разбирать этюды, она начинала причитания:
— Боже мой! Боже мой! Это не музыка, это сплошное расстройство инструмента.
Минут через 10 у неё приключалась головная боль. Ей срочно требовалось что-то принять и полежать в тишине. Моё занятие на этом заканчивалось. Очень скоро однообразное бездарное представление мне надоело, и я просто перестала посещать самодеятельный театр. Чтобы не расстраивать маму, дома я ничего не рассказала и стала симулировать занятия: в назначенный вечер одевалась, брала папку с нотами и уходила гулять по городу на часок.
И без того не слишком впечатляющие мои успехи замерли на месте. Преподаватель по фортепьяно каждый раз журила меня за невыученный урок и требовала больше заниматься. Я слабо оправдывалась:
— У нас дома нет пианино.
— Да, я всё понимаю. Но надо стараться, хотя бы по часу в день.
Я обещала, что буду стараться.
Но самым моим кошмарным кошмаром были концерты. Их проводили в актовом зале музыкалки по любому поводу: праздники, окончание учебной четверти, полугодия, года. Приглашались все педагоги и родители. Мои родители на них никогда не ходили: им хватало скрипичных концертов дома. А зря, занятное зрелище.
Не важно, какое произведение великих классиков я разучивала для выступления, на концерте неизменно исполнялась "Какая-то там пьеса для фортепьяно и чучела скрипачки". Потому что, стоило мне выйти на публику, как я впадала в ступор, практически — в анабиоз. У меня последовательно отключались зрение, слух и двигательные реакции. К этому времени я успевала на автомате проиграть несколько тактов, а дальше шли какие-то невнятные судорожные конвульсии. Аккомпаниатор доигрывала пьесу до конца, вежливые аплодисменты выводили меня из оцепенения, я кланялась и убегала со сцены.
— Как же так, — недоумевала преподаватель, — на репетициях же всё было великолепно.
А я не могла понять того маниакального упорства, с которым педагог тащила меня на подобные мероприятия. Возможно, она была адептом теории, что количество обязательно должно перерасти в качество, и, что со временем, когда критическая масса позора будет получена, я смогу чувствовать себя свободно под пристальным взглядом десятков людей. Главное – не сдаваться.
В силу своего юного возраста я ещё не знала красивого медицинского термина "невроз", но, когда концерты мне стали сниться по ночам, поняла, что занимаюсь не своим делом, и пора это прекращать. Я собрала всю смелость и решимость, на которые была способна, и заявила родителям, что в музыкальную школу больше не пойду. Мама с преподавателем пытались отговорить меня от столь необдуманного поступка, но я была непреклонна.
А с нового учебного года я записалась в тир в секцию пулевой стрельбы. И прозанималась там до окончания школы. Мне это нравилось, да и результаты радовали. Мама отнеслась к моему выбору с сожалением. Она почему-то была уверена, что хлеб музыканта лёгок и сладок. И что для девочки лучше мучить струны, чем бегать с винтовкой по пересечённой местности.
Много лет спустя мама спросила меня:
— Не жалеешь, что бросила скрипку. Была бы хорошая специальность в руках, могла бы неплохо зарабатывать.
Я не стала расстраивать маму и рассказывать ей, какие воспоминания у меня вызывает музыкальная школа, а просто отшутилась:
— Мам, а ты никогда не думала, что, как стрелок, я могла бы зарабатывать несравненно больше?!
| 02 Dec 2020 |   |
| - вверх - | << | Д А Л Е Е! | >> | 15 сразу |
Было в начале 90-х годов в провинциальном городе. Местное кабельное телевидение для привлечения клиентов ночью крутило жесткое немецкое п@рно. И однажды утром в телевизионную студию ввалились три горячих грузинских парня. Разгоряченно (согласно темпераменту) спрашивают дежурного в студии:
— Гдэ вчерашний п@рнуха?
— В видеомагнитофоне, — отвечает тот.
— Генацвале, включай!
Тот понимает, что ребята горячие, адреналин так и брызжет. Включает.
На ускоренной перемотке они находят определенный сюжет и смотрят его.
На экране возвратно-поступательные телодвижения, ахи, охи, стоны. Парни начинают спорить между собой:
— Вот так надо делать!
— Нет, не так, лучше как раньше!
— Зачем как раньше! Лучше как я говорил!
Сюжет заканчивается. Они перематывают его на начало. Включают. Спор начинается заново. Так продолжается несколько раз. Устав доказывать, старший грузин выключает видеомагнитофон и говорит:
— В общем, договорились. Вот такую спинку у кровати ми будэм делать!
Оказалось — представители местной мебельной артели...
Видела такой эпизод своими глазами ещё в советское время.
Первомайская демонстрация. А она, в отличие от серьёзно-коммунистической октябрьской, мероприятие весёлое и даже с некоторыми элементами карнавала. Попадаются, в общем, личности, переодетые в карнавально-буффонадном стиле бюрократами и прочими отрицательными персонажами, которым вроде как этой демонстрацией объявляют бой. И вот из рядов демонстрантов милиция выводит в дупель пьяного мужичка. А он, хоть и пьян, но лыко вяжет и бойко "объясняет":
— Да я совсем и не пьяный даже. Вон, видите, плакат: "Пьянству — бой! "? Это у меня карнавальный костюм алкоголика. Всё как полагается. Вот (дёргает себя за полы) пиджачок, кепка... Это? (Милиционер достаёт из его кармана пустую бутылку) Это — реквизит. Для натуральности образа. Ага. И нос красный для того же. А на шее — во! (Дёргает себя за хлипкий зелёненький шарфик) Это — Зелёный Змий!..
Честно говоря, не знаю, забрали "артиста" в тот раз в милицию или нет. Но оправдывался он виртуозно. Не хуже настоящего эстрадного юмориста.
Дело было в одном израильском универе на курсе по статистике. На лекции контингент — 70% русскоговорящих. Препод извращается такими терминами, что уши вянут. А есть в статистике термин такой — децимальное распределение. На иврите (универ-то израильский) сей перл науки звучит так: "Пизур децимали". Препод, старичок-француз, имел привычку все сокращать, и, поскольку русского он, ессесно, не знал, то на доске появилась тема, написанная ивритскими буквами, и выглядела она так: "Пиз-Дец".
В итоге, у нас, то бишь, русскоговорящих, настоящая истерика, у ивритоговорящих — не меньше, так как эта гениальная тема была написана ивритскими буквами, а лексикон у аборигенов уже освежен русскими оборотами. Кроме этого, курс (к нашей великой радости) сорван до конца семестра, ну, а кличку препода после всего этого угадайте сами.
О Марусе и Родине (милое).
1. С самого детства я больше всего на свете любил собак и лошадей. Кошек уважал, за независимый характер.
Они, надо сказать, почти всегда отвечали мне взаимностью. Эти существа, в отличие от людей, не способны на ложь и предательство. Любят тебя без условий, просто за то, что ты есть. Это вдохновляет.