90-е годы. Я работаю в вечерней школе. Называется она "школой для взрослых", но аудитория у меня на этот раз — в основном, мальчишки из Центральной Америки (Гватемала, Сальвадор, Никарагуа). Лет им где-то от пятнадцати до двадцати с хвостиком. Большинство — сироты после гражданских войн. Мы стараемся их возраста не замечать — нам посещаемость нужна. Как в любой вечерней школе — это проблема.

Работать с ними хорошо. Мальчики вежливы и церемонны, как испанские гранды. (Правда, иногда пытаются со мной флиртовать — но это уж культура такая.) Дисциплина в классе какая-то нереальная — просто не дышат. Стараются изо всех сил. Одна беда — большинство полуграмотны, малограмотны или вовсе неграмотны. Ну так — а я на что? Будем делать, что можем. Однако я устала. ОЎ Звонок. Перемена.

Возвращаюсь через пятнадцать минут. Так. Рано обрадовалась. В классе драка. Дерутся двое. Правда, их тут же успевают растащить — но я уже успела увидеть. Чёрт... Теперь надо реагировать. Я¬ честно говоря, драмы не вижу — ну, подрались, бывает. Но моё начальство думает иначе. Мы, понимаете ли, должны всячески ратовать за "non-violent conflict resolution" — "бесконфликтное... тьфу!... бeзнасильственное разрешение конфликтов".... Только, значит, уговаривать, тихо, нежно, ласково, а мордобой — ни-ни. Вот иди объясни им, что не все конфликты... ладно, надо разбираться. Старательно изображаю педагогический обморок и начинаю задавать вопросы:

— Что здесь произошло?

Мальчишки молчат. Правильно молчат, между прочим. Я их хорошо понимаю. Из своего детства помню, что объяснять взрослому человеку "почему подрались" — дело муторное и чаще всего безнадёжное. Ничего эти взрослые не хотят слушать. А тут, может быть, дело чести...

— Ну, а всё-таки?

Толкают друг друга локтями. Наконец один не выдерживает:

— Понимаете, сеньора, тут возникла деликатная ситуация между двумя мужчинами. (Так и говорит — "una situacion delicada entre dos hombres".).

Я прихожу в восторг от формулировки. (Мужчинам по пятнадцать лет — нет, вот этому, кажется, уже есть шестнадцать. Но они — мужчины, мужчины, конечно мужчины! Боже меня упаси сомневаться!) Ну, так я и думала — дело чести. Всё понятно. Из чистого хулиганства решаю их немножечко дожать. Совсем чуть-чуть:

— А немножко подробнее можно?

— Можно! — вскидывается второй, — вот этот сеньор повел себя не как кабальеро!

Ага, ну всё ясно. Задета честь дамы. Больше подробностей не будет.

— Ну, значит так, кабальерос, — говорю я, совершая маленькое должностное преступление, — в следующий раз, когда у вас возникнет... э-э-э... деликатная ситуация, постарайтесь, чтобы я её не видела. Ясно?

Мальчишки облегчённо смеются:

— О¬ си, сеньора, мы выйдем во двор.

— Не во двор, — уточняю я, — а на улицу, за забор. И пусть вами занимается городская полиция, а не школьная. Понятно?

— Маэстра, — вдруг спрашивает тот, что постарше, — у вас сыновья?

— Дочери у меня, — ворчу я, — но тоже дерутся.

И получаю совершенно сногсшибательный комплимент:

— Вы бы справились и с сыновьями. Как моя мама. У неё семь сыновей.

"Семь сыновей! " — думаю я, с некоторым ужасом, — "Это же, наверное, не мама, а целый генерал. "

— Ладно, ребята, садитесь. И так много времени потеряли. Продолжаем. На прошлом уроке...

Я продолжаю. Мне почему-то грустно. У меня нет сыновей — я чего-то в жизни не доделала. И никогда не пойму мужчин. Вся надежда на внуков.

Иду в метро, а из громкоговорителя слышится: "Так, это кто тут балуется и бабушку не слушает? " – и стайка детей на эскалаторе сразу притихла: )

Недавно бабушка показала мне открытку, которую я подарила нашей КОШКЕ в день ее рождения. Я пожелала ей быть веселой, здоровой и любимой! Мне было 8, а кошке сейчас 20

Лет в 4-5 я очень боялась оставаться одна. Даже если кто-то из взрослых уходил в соседнюю комнату — начиналась жуткая истерика. И вот как-то днём мама вышла провожать подругу до калитки (частный дом), а меня оставила одну. Ревела я, как белуга, взахлеб, да так, что окна дрожали.

Вдруг слышу, как над окном за гардиной раздается очень странный по звучанию голос... нечеловеческий какой-то: "Маша, не плааачь! Не плааачь". Поскольку я была очень мала — страха не было, наоборот любопытство. Я побежала к окну и попыталась всмотреться в источник звука. Нечто напоминало лохматый коричневый шар. В оцепенении я простояла так до прихода мамы.

Зайдя в комнату, она застала меня, стоящей перед окном и смотрящей в потолок. Я в красках пыталась ей описать увиденное существо, и что оно говорило, перетряхивала штору и ревела из-за того, что мама не поверила мне. Потом кто-то из родных в шутку сказал: "Это Домовой был, неверное. Ты своим воем даже его умудрилась вывести из себя! "

В очереди за мной стояли мама с сыном лет шести-семи, тот слезно выпрашивал у мамы сушеную рыбу; мама утверждала, что: "Ты есть ее все равно не будешь, не куплю". Потом сын признался, что это для папы, который дома, и ждёт их с вкусняшками, так же, как и "я сам тебя всегда жду. У папы для тебя я всегда выпрашиваю зефир в шоколаде, ведь ты его любишь". Мама растаяла.