Когда-то в мою съемную квартиру вломились двое: побили, пытались изнасиловать. Спас меня кальян, которым, как оказалось, с размаху можно вырубить человека. Я не страдаю от панических атак, не пью лекарств и не дергаюсь от каждого шороха. Но предпочитаю быть в безопасности: дома есть огнестрельное, холодное и две биты, пройдены курсы самообороны и айкидо. Подруги ехидно шепчутся, что никто замуж такую экипированную не возьмет. Но по мне лучше отпугивать мужчин, чем быть изнасилованной.

В три года родители отдали меня на балет. Сначала все нравилось, но через несколько лет у меня начались дикие боли в спине. Хрустело все тело. В одиннадцать не могла ходить, тянула ногу. Выяснили, что грыжа. Затем врач диагностировал остеохондроз и искривление позвоночника. Родители были в шоке, но о том, что такое сделал их любимый балет, и представить не могли. Естественно, свалили все на тяжелый портфель. Как итог: мне 20, я не могу ходить, как обычный человек.

Была у меня подруга из детского дома, с шести лет не разлей вода, много времени проводили вместе в школе, потом у меня дома с моей семьёй. А в 12 лет она попыталась задушить меня подушкой, когда были дома вдвоём. Благо я была немного крупнее, мне удалось вырваться и закрыться в туалете. Она в истерике колотила в дверь и кричала, как надеялась, что я умру, и мои родители с горя удочерят её. Никогда больше с людьми из детдома дел не имела.

Мне 27. У папы болезнь Альцгеймера. Когда-то я думала, что рак — это самое страшное, теперь понимаю, что нет. При раке хотя бы есть надежда на выздоровление, при Альцгеймере нет. Страшно, что у дедушки, папы мамы, было то же самое, но дедушке было 78, когда это началось. Страшно, что папе всего 61... Это не возраст для заболевания, которое называют старческим. Страшно, что до смерти дедушки, который жил с нами, папа всегда помогал и успокаивал дедушку от этих припадков, и говорил, какая страшная это болезнь.

Сегодня вышли в магазин с мамой и папой, чтобы папа подышал воздухом, я надевала на папу брюки, свитер, туфли и куртку, потому что он не понимает сам, как одеться. Я вела папу за руку, беспомощного, как ребенка, объясняла, почему нельзя переходить через дорогу, когда машины едут, хотя и понимаю, что бесполезно — через пять минут папа всё тут же забудет. Веду его за руку и плачу, и думаю, что 20 лет назад папа вёл меня, а теперь я его веду.

Невыносимо думать, что лечения нет. Я бы продала всё, что можно, квартиру, если бы можно было помочь.