— А вот здесь Саня живет — проезжая на машине по хуторкам оставшимся от поселка, поведал братишка, — все никак с хозяйством своим расстаться не может. Хотя квартиру в городе получил.
— Чудик что ли? — вспомнил я Сащкино погоняло и на утвердительный кивок, произнес — ты притормози, узнает наверно. Ведь когда-то работали вместе.
Саня узнал. После часового разговора, я обратил внимание на двухметровый глухой забор в конце двора и вспомнил слова брата о Санином хозяйстве.
— Ну показывай, что там держишь.
— Ну иди смотри, — распахивая дверной проем в заборе, — произнес он.
Я увидеть ожидал все. Быков, свиней, баранов и даже страусов или павлинов наконец, в связи с новыми веяниями. Но то, что увидел, заставило меня распахнуть рот и впасть в некий транс. За забором, под навесом, в ряд выстроились: ГТСМ, ГТТ и танк, по моему Т-64, хотя в танках я разбираюсь плохо.
— Все на полном ходу, — вывел меня из транса Саня
— Ты воевать что-ли собрался? - только и смог произнести я.
— Да какой воевать. Не знаю как теперь и избавиться. Ну ладно гтсм-ка, на ней хоть на рыбалку сгонять можно. Хотя и рыбы сейчас столько нету, чтобы ее загрузить, на квадроцикле управляюсь. А на танке что? Даже огороды пахать нельзя. И боекомлекта нет, пулемета тоже, на разборки с кем нибудь не съездить.
— Где ты их взял? — все еще не понимал я.
— Да лет двадцать тому назад нашел в овраге возле стрелкового полигона. Видимо молодых бойцов на них вождению обучали. А когда дивизию в девяностых расформировали, про них и забыли. А я случайно нашел, заросли деревьями уже все. Но ничего, топлива залил, аккумуляторы привез, завелись. Своим ходом и пригнал, я ведь на срочке тоже танкистом был.
В его словах была доля правды, еще когда я здесь жил, ходили слухи, что при расформировании дивизии, техники не досчитались немерено. Поговаривали, что и танков не хватило. Списали на то, что что-то попутали в бумагах. Да и кому в те девяностые годы, в этом нужно было разбираться.
— Повезло. Я вот кроме мобильника никогда ничего не находил, да и то своего. Да сдай их на металлолом и всего делов.
— Да узнавал, целиком не берут. Хотя сам обещал пригнать куда нужно. А разбирать руки не доходили, я ведь до пенсии на вахте у газовиков на трубе работал. По полгода дома не был. Начальству предлагал хотя бы танк куда нибудь пристроить, тоже отказались. Хотя, что хорошо, зарплату никогда не задерживали. Наверное очковали, что за ней на нем приеду.
— Тогда давай по классике по Ильфу и Петрову, я завтра с братишкой в город поеду, куплю тебе ножовку по металлу и полотен. Тебе-то лучше чем Шуре из "Золотого теленка", у тебя танк-то поистине золотой.
— По какой еще классике? И с чего ты взял, что он золотой? — внимательно присматриваясь к танку, произнес Санек.
— Так в нем тонн сорок веса походу, а металлолом сейчас рублей по четырнадцать за кило. Так что озолотишься. Тебе же на пенсии делать нечего. Вот и пили, Саня, пили!
К лету 1944 г. все было готово к высадке союзных войск в Нормандии. Армада в 7000 кораблей ждала приказа. Осталось определить точную дату и время десанта.
Эйзенхауэр сидел на совещании специалистов, слушал. Успешный десант требовал нескольких условий: волнение на море не выше 3 баллов, яркая лунная ночь (для парашютного десанта), сизигийный (максимальный)
прилив 25 футов или квадратурный (минимальный) прилив 19 футов подъема уровня воды. Из-за очень плоского берега, прилив позволит высадить десант максимально ближе к вражеским позициям. Что сократит время нахождения под огнем и снизит потери.
Наложение всех условий определило дату и время: 5-7 июня. Преимущество имеет первый день прилива — 5 июня. Время — за 12 минут до рассвета первые катера должны врезаться в прибрежный песок. Если пропустим указанные дни, тогда следующий хороший прилив будет 18-20 июня.
Совещание выбрало 5 июня. Все были довольны, все логично. Но решение за Эйзенхауэром. А он был мрачен:
— Все такие умные. Сизигийный, квадратурный... Прохождение Луны по небосводу, морской метеопрогноз. Все так красиво рассчитали, все логично.
Вот только на той стороне пролива сидит Роммель и у него тоже есть специалисты. Будьте уверены, что они не хуже нас знают время сизигийных-квадратурных приливов. И морская метеослужба — лучшая в Европе. Он тоже просчитывает наши действия. Вот он вас, таких умных, и будет ждать на рассвете 5 июня. Встретит такой стеной огня, что весь десант пойдет на морское дно.
Выступаем 6 июня. Тоже риск. Но не такой, как 5 июня.
Курсутдинов был тупой.
Его непроходимая тупость была очевидна даже для него самого. Он был не злой, не вредный, никакой.
Просто иногда делал странные вещи. И объяснить смысл своих поступков не мог.
Его странности были не опасны, подумаешь — забросил зачем-то лопату на крышу казармы. Или постирал форму в хлорированном
растворе для обеззараживания военной техники и теперь светился в строю как одинокий белоснежный лебедь.
В караул Курсутдинов ходил как все. Охранять знамя в штабе ему на всякий случай не доверяли, поэтому бдил Курсутдинов около гаражей или дивизионного склада.
Склад этот был важный. В нем хранились консервы, сухпайки, заспиртованный хлеб, палатки, котелки, полушубки и прочие предметы, жизненно необходимые в армейской жизни. При складе служил и виртуозно управлял недостачами прапорщик. Недостачи были небольшими, случались с ведома начальства и всегда укладывались в нормы "усушки-утруски". До поры до времени…
На складе обнаружили большую пропажу. И это была не усушка. Продукты стали пропадать ящиками, а полушубки — десятками. Ночами. При закрытом складе, с подключенной к сигнализации дверью. И даже (!) с нетронутой пластилиновой печатью. Каждый раз, когда прапорщик вбегал в штаб с криками "усэ попырыпыздыли усе поуаровалы! ", командир выходил из себя от ярости.
Окна склада были наглухо заколочены, он несколько раз проверялся на предмет подкопов и дыр в крыше. Запирали и открыли исключительно в присутствии дежурного офицера. Безрезультатно — кражи продолжались.
Наконец, высшее командование объявило - тот, кто задержит расхитителя, незамедлительно поедет во внеочередной двухнедельный отпуск домой, в какой бы республике СССР тот не проживал.
Курсутдинов на посту не спал. Поэтому четко видел, как к складу прокралась темная фигура, аккуратно вытащила забитое досками окно — вместе с петлями и переплетом. И исчезла внутри. Курсутдинов подошел ближе и стал ждать.
Через некоторое время из окна вывалился ящик, потом второй. За ними вылез расхититель.
Курсутдинов снял автомат с предохранителя и передернул затвор.
— Ни кипишуй, вот, возьми тушенки, — протянул две банки совершенно неиспугавшийся вор.
Курсутдинов улыбнулся своей странной улыбкой и произнес "стой-стрелять буду".
— Мало? Забери ящик, я еще себе возьму — занервничал расхититель.
Курсутдинов дал очередь в воздух.
К моменту, когда на шум выстрелов подбежали начальник караула и бодрствующая смена, успело прозвучать три или четыре длинных очереди. В свете мечущихся фонариков предстала ужасающая картина. На черной земле перед странно улыбающимся Курсутдиновым была распластана человеческая фигура. Вокруг были разметаны куски розовой плоти…
Что-ж ты с@ка сде… хотел сказать начкар, но тут фигура на снегу зашевелилась, обвела глазами собоавшихся, уставилась на Курсутдинова и спросила — ты м&@ак? На%@й ты тушенку расстрелял?
Только после этого прибежавшие на шум разглядели развороченные очередями ящики.
Объяснить, почему он выпустил весь рожок в тушенку, Курсутдинов не смог. И только тупо улыбался матам командира. Командиру же предстояло отчитаться за применение каждого патрона, поэтому вместо отпуска он грозил отправить Курсутдинова на губу. Но замполит (“слово коммуниста — держи”) убедил выполнить данное перед строем обещание. Отпуск боец получил.
Складской прапорщик пошел под суд как соучастник. Именно он сделал хитрую вынимающуюся конструкцию окна.
В караул Курсутдинова больше не ставили.
Несмотря на то, что во времена Великой Отечественной войны было огромное количество огнестрельного оружия, в советской армии были солдаты, которые воевали луками. Дело не в том, что была нехватка винтовок, хотя оружия всегда не хватало. Луки применяли наряду с автоматами.
Луками пользовались две категории солдат. Одни из них это те, кто
доставлял агитационные материалы на территорию врага. При отсутствии ампуломётов и других видов вооружения, которые могли пульнуть листовками, солдаты использовали стрелы, привязывая к ним необходимые агитматериалы.
Вторая категория лучников — это были тувинцы. Республика Тува отправила на фронт своих добровольцев и очень много помогала Советскому Союзу продовольствием, золотом, крупным рогатым скотом. Примечательно, что военное руководство не вмешивалось в действия тувинских солдат, из которых сформировали 8-ю кавалерийскую дивизию. Они, например, могли не соблюдать устав и носили свою национальную одежду. Используя свои врождённые охотничьи навыки, тувинцы совершали ночные набеги на врага, используя луки. Это оружие не издавало шума и вспышек, как огнестрел. Немцы не знали как бороться с тувинцами в темноте. Сначала они просто палили наугад, тратя драгоценные патроны. Потом они пытались натравливать собак на солдат из Тувы. Но собаки с визгом возвращались обратно. Дело в том, что национальная одежда тувинцев была сделана из шкур диких животных. Верхняя одежда, шапки и сапоги охотников были подбиты мехом медведя. Собаки чуяли это и боялись приближаться.
Питание в СА часто было... очень "не очень"... и оно постояно "улучшалось" в направлении ухудшения.
Мама моего друга (мичман медицинской службы, они служили в Мурманске) рассказала:
Прихожу в отделение. Чувствую запах жаренного. Обнаруживаю стерилизатор (в древние времена в них, нагревом, стерилизировали шприцы и хирургические инструменты), практически утонувший в подтёках сгоревшего жира. После короткого допроса, морячки взвода охраны признались, что на подхозе поймали поросёнка — личного поросёнка командира части и приговорили его к зажариванию в стерилизаторе (т. к. кухня была закрыта) хирургического отделения, после чего слопали под "шило" (спирт+вода). Зная, как плохо тогда кормили солдатиков, мичман не сдала их командиру (кстати, собственному мужу), только попросила вычистить стерилизатор, что-бы командир ничего не заметил и не застрелил их за убийство поросёнка...
