Когда мне было восемь, мама с отчимом разбились насмерть зимой по дороге из нашей деревни в город. Бабушка, мама отчима, не выдержала смерти единственного сына и умерла через месяц. Папу я не знала, родственники мамы не приехали даже на ее похороны. Я попала в приют, а моя пятимесячная сестра — в дом малютки. Пока через месяц за нами не приехала она — единственная родственница, которая через суд добилась права опеки над нами обеими, двоюродная сестра отчима. 20-летняя девчонка, студентка, забрала нас и увезла в город, в котором училась; так мы оказались в Санкт-Петербурге.

Она привезла нас в коммуналку, в которой снимала комнату; соседи присматривали за нами, когда она убегала на учебу и на работу. Каким-то образом устроила меня в хорошую гимназию, сестренку иногда брала с собой на пары и в офис, где на полставки работала секретарем, если дома некому было присматривать за ней. Я не помню даже, чтобы она спала; мы всегда были одеты, обуты, сыты и даже балованы. Она отдала меня на кучу кружков и никогда не пропускала ни моих концертов, ни соревнований, шила нам с сестрой новогодние костюмы, которые всегда были самыми красивыми и яркими.

Я злилась, когда сестрёнка называла ее мамой, мы портили все её отношения с молодыми людьми, а ведь она была красавицей: из-за нас она не давала никому шанса.

Но её жизнь складывалась: она построила отличную карьеру в той организации, в которой начинала секретарём, встретила отличного мужчину, который заменил нам с сестрой отца, обеспечила нас. Я училась в одном из лучших университетов Финляндии, имею перспективную работу; сестра поступила в лучший медицинский вуз России, и мы за всё благодарим её. Я плакала на ее свадьбе и плакала, впервые держа на руках ее сына, а позже и дочь.

Недавно её не стало. Они с мужем разбились на скоростном шоссе, когда гостили у его родственников. И я лечу на Родину, чтобы вернуть свой долг.

Середина ноября, Израиль. Набережная пригорода Тель-Авива — Яффо, откуда открывается шикарный вид на Средиземное море и на город.

Множество туристов со всех концов земного шара гуляют среди пальм и вечноцветущей зелени. Жарко.

Два русскоязычных солдата-резервиста расположились на зеленой полянке и используют свободное время для того, чтобы пообедать тушенкой, солеными орешками и прочей мелочью из пайка НЗ. И просто отдохнуть под солнышком, полежать на траве. Попутно они обсуждают насущные проблемы: что до конца сборов остается неделя, что на работе про них уже забыли, что интернет нынче уже не тот. И т. д.

В пределах прямой видимости появляется группа туристов, судя по крестикам и русской речи — паломников из России.

Туристы остановились и с интересом рассматривают солдат в непривычной форме. Их удивляет то, что солдаты с оружием, что они явно старше призывных 18-ти лет. Пожилой дядечка, явно из читателей газеты "Правда" бурчит: "Вот, агрессоры, захватчики, военщина... Ну просто людоеды!!!"

Один из солдат лениво приподнимает голову: "Да вы проходите, не бойтесь. Мы уже (кивает на банки из под тушенки) предыдущей группой пообедали"...

Немая сцена, напоминающая финал "Ревизора". Потом все смеются, а тот дядечка краснеет, белеет и безуспешно пытается изобразить из себя глухонемого...

Прошлый год, т. е. 2004. Слушание в суде по какому-то там иску одной фирмы (где я имел честь работать в тот момент) к другой. Задолжали. Ответчик по своему обыкновению не пришёл и судья так с укоризной "Как-то дело криво идёт, что скажите?" и обращаясь к юристу нашей компании "А вы кто?". "Я начальник юридического отдела ЗАО, госпожа Кривонос, а это свидетель по делу, менеджер компании господин Криворуко". Суд плакал.

Эзотерический криптоанализ

[эпиграф]

"Категорически запрещаются любые изменения конфигурации сетевого оборудования в пятницу после обеда" из политики безопасности

Накануне в ЦУПе отмечали чей-то праздник (не исключено, что даже свой собственный – день космических войск), и главный

Когда я был маленьким, жил в деревне. На всю большую деревню тогда был известен огромный белый кот. Никого не боялся, был до жути наглый, без проблем забирался в любые дворы; доходило до того, что мог запрыгнуть в форточку к людям на кухню и украсть со стола кусок колбасы, пока хозяева были в соседней комнате. Вся деревня (или почти вся) знала его и звала Колчаком за наглость. И только наша семья знала, что на самом деле этого обормота зовут Тихон, и он был НАШ.