Когда я была на первом курсе, умерла моя бабушка. Разумеется, для мамы это был тяжелый удар, вся семья сплотилась, чтобы поддержать маму, однако, меня не покидало чувство, что я черствая свинья, так как плакала всего два раза — когда папа приехал и сообщил о ее смерти, и на похоронах во время отпевания. Меня угнетало, что я не переживаю. Мы не были очень близки, но она научила меня вязать, я часто перематывала ее пряжу в клубки.

Прошло три года, я перематывала пряжу для себя... и разрыдалась.

Поругались с дочерью-подростком из-за пустяка. Крикнула, что ненавидит меня и убежала в свою комнату. Я, как в фильмах, села возле закрытой двери и стала рассказывать о своей матери. Как колотила меня доской до перелома руки, как запихивала в глотку случайно забытый в рюкзаке заплесневелый мандарин, как хватала за волосы и била головой об стену так, что я сама не знаю, как осталась жива. Закончила свою речь тем, что больше всего на свете боялась стать такой же, что мой ребенок будет ненавидеть меня так же, как я ее. И потому попросила не говорить мне больше таких слов. Ждала, что она выйдет ко мне, мы обнимемся и помиримся, но этого не произошло. Тихонько заглянула к ней — сидит в наушниках за ноутом. Наверное, так лучше.

Я тот самый сосед, который по полдня слушает русскую попсу, еще и подпевает при этом. Сам ее ненавижу, но я вокалист кабацкой группы, и все это входит в наш репертуар. Партии я так учу. Простите меня, соседи!

В далёком детстве получили квартиру в новостройке. У вновь въехавших соседей этажом выше была собака Лютик, которая приходила после самостоятельного гуляния на наш этаж. Когда я приводила его домой, получала шоколадную конфету от хозяйки (в 80-е это была как манна небесная). Позже, когда Лютик наконец допёр, где он живет, приходилось караулить его на улице и тащить насильно домой.