На прощании в Доме кино Панкратов-Чёрный сказал о Меньшове:

"Он так любил народ! И страдал за него! Страдал! "И могло показаться – дежурная фраза, пафос по случаю. Но…

Панкратов-Чёрный вспомнил, как однажды Меньшов целый день таскал его по Астрахани, городу своего детства, с гордостью и страстью показывал родные места, рассказывал о кремле, старинных закоулках, в бар зашли, где к пиву особенную рыбку подают. А спустя пару лет (дело было на шукшинском фестивале в Сростках) уже Панкратов-Чёрный предложил показать Меньшову свою малую родину. "Далеко? " "Да нет, не очень, километров 500" "А что, поехали!".

Сели они в машину и рванули в деревню Конёво Алтайского края. Дальше – прямая речь:

"И вот пока мой сводный брат Коля и его супруга Зоя накрывали на стол, я повёл Володю показать родную деревню, а это одна, собственно, улочка домов тридцать-сорок. Крыши, крытые дёрном, земляными пластами, трава на крышах растёт... Идём, значит, я веду экскурсию:

– Вот видишь развалившийся сруб? Это клуб, в нём даже маленькая библиотечка была.

– А чего ж не восстановят?

– Так ведь кино не показывают, да и ходить уже некому, остались одни старики, молодёжь разбежалась, работы нет, жить здесь не на что... А вот видишь яма и несколько брёвен от фундамента? Это моя школа, я тут до пятого класса учился.

– Что-то больно маленькая какая-то…

– Ну, а что, в избе – комната для двух учительниц, комната для первого и второго класса, комната для третьего и четвертого… А здесь был магазин, из райцентра раз в месяц сахар и конфетки привозили… Ну, вот больше показывать нечего, вся моя деревня…

Вернулись к брату в его пятистеночек, стол накрыт – грузди наши алтайские, огурчики, помидорчики, самогонка, хлебный квас – всё домашнее. Брат весёлый, радуется, что меня увидел, да ещё и познакомился с таким великим артистом и режиссёром, Владимиром Меньшовым. Выпиваем, закусываем, хозяева улыбаются…

А Володя такой серьёзный-серьёзный сидит, мрачный, смотрит Коле за спину, а там на стене коврик – олень воду пьёт и лебеди плавают – а к коврику приколоты ордена и медали. Володя спрашивает:

– Отцовские медали, Коля?

– Да нет, почему… Мои. Вот орден за посевную в таком-то году, а это медаль за уборочную в таком-то… Ценили нас, ценили – работали-то мы с утра до ночи…

И вдруг Володя заплакал.

Мы опешили – что такое?

А он плачет и говорит, всхлипывая: "Ордена, медали… и ты так живёшь?.. "

– А что, – Коля засуетился, – Хорошо живу, огород, всё своё, видишь, какой стол… Ну, а денег не платят, так их и тратить не на что…Перебьёмся!

А Володя плакал и плакал, вы не представляете… Как Шукшин в "Калине красной" на холмике – "да ведь это же мать моя"… Вот так и Володя рыдал, рыдал, обнял Кольку по-братски, говорит: "Да как же так! Сволочи! На мерседесах ездят, а всё равно Россией недовольны!.. "

Это было так пронзительно… Мы его еле его успокоили … А потом, когда ехали обратно, он вдруг говорит – строго так, горько: "Сашка! Снимать кино надо – о любви! Потому что русскому народу любовь не-об-хо-ди-ма! Иначе озлобится! "

***

Не идёт у меня из головы эта история о плачущем Меньшове. Плачущем, как Шукшин. Правда, Шукшин плакал в кино, а это в жизни.

В 2011-м году, когда началась олимпийская стройка, мои знакомые сбились в стаю, поехали на прилегающую к Сочи территорию на заработки (благо, по специальности). Соответственно, нужно было где-то жить, посему подыскали и сняли дом. У дома того был сад, в котором росло дерево с хурмой, и хозяин дома предупредил: я под этим деревом всё в бетон закатал, и когда созревшая хурма с него падает, звук издаёт очень громкий, я каждый раз пугаюсь. А вы, если что, не пугайтесь: услышите громкий звук, значит, хурма упала". Ладно. Дело к ночи. Набились все в одну комнату, легли спать. Вдруг раздаётся грохот (с неимоверно высоким значением по децибелам): "Хряк-тр-тр-шмяк-хрусь-хрусь-шмяк-тр... " и тишина... Все просыпаются:

— Это что такое было?

— А-а-а-а... Спи, хурма упала, предупредили же.

— Да это что же там за хурма такая?! Как самолёт, что ли, размером?!!

— А-а... ну ладно, пойдёмте посмотрим.

Вышли. Хурмою оказалась Тойота, припарковавшаяся на крыше. Водитель, на огромной скорости ехавший по петляющей горной дороге, не справился с управлением. Автомобиль врезался в забор, наклонил, и благополучно заехал по нему на крышу дома, где, наконец-то, и остановился. Вот такая хурма упала!

Я работала на крутой работе, в фирме, куда мечтают попасть тысячи людей. Доросла до заместителя начальника отдела, перспективы были хорошие. Денег было полно, но и работы, впрочем, тоже. В какой-то момент я поняла, что просто нахожусь в лабиринте, из которого не могу выйти. Работа, встречи по работе, рабочие дела, мысли только категориями работы и рабочего

Эту байку приписывают одному известному актёру. По молодости ему давали крошечные роли и платили маленькую зарплату. Чтобы как-то выжить, актёр приспособился играть сразу в двух московских театрах.

В одном выходил сказать реплику, потом бежал в другой на свой выход. Так как спектакли шли в одно и то же время, во второй театр он успевал прибегать буквально за пару минут до выхода на сцену. Коллеги, разумеется, каждый раз нервничали: успеет или нет?

Однажды он получил роль в опере "Евгений Онегин". В сцене народного гулянья в деревне должен был пройти вприсядку мимо девушек в хороводе. Одежда соответствующая — длинная рубаха, кушак и сапоги.

На очередной спектакль актёр примчался вновь в последний момент. Коллеги с криками: "Скорее! Скорее! Твой выход! " стали помогать ему быстро напялить костюм уже по дороге к сцене. Наконец, добрались до кулис. Кто-то шепнул:

— Давай!

И вытолкнул плясуна в свет софитов. Тот сходу вприсядку пошёл по сцене, выделывая разные коленца. Публика в зале охнула и замерла. Через некоторое время артист понял, что явно попал не туда.

По сцене вместо девушек в сарафанах бродили расфуфыренные сеньоры и донны. Оказывается, в этот день "Евгения Онегина" заменили на оперу "Кармен".

Этнографическая экспедиция. Железная дисциплина. Парни-первокурсники отпрашиваются вечером помыться у местных в бане с целью установления контакта. Руководитель отпускает их (толку запрещать-то?), но со следующим напутствием: вернуться в 24.00, самогон не пить, и главное – будут местные (будут, обязательно будут!) спрашивать про наших девочек, ответ должен быть категоричным: наши девочки не снимаются (только этого нам не хватало!).

Надо ли говорить, что вернулись парни не в полночь, а в 2 часа ночи, накачанные гостеприимными местными самогоном. Радостно отрапортовали, что контакт с местными установлен, экспонатов в университетский музей (прялок, маслобоек) будет немерено. И сообщили, что местные действительно интересовались (ну, вы как в воду глядели!) нашими девочками, на что им было категорически заявлено (надо же выполнять хоть какие-то распоряжения начальства!), что наши девочки не то, что посторонним, они и своим-то не дают (во, неприступные!). Ответ местных просто потрясал гостеприимством, сохранившимся в глубинке: "Мужики, не переживайте, мы вам своих телок подгоним!".