— Оль, может чем помочь?

— Чем же ты поможешь, Леха, — Ольга окинула оценивающим взглядом Лехину могучую фигуру, — его ж теперь никакой силой из-за стола не вытащишь. а мне еще табуретку свинчивать.

— Нет проблем, — Леха, толком не разобрал зачем, кого и куда вытаскивать, но слово табуретка расслышал отчетливо. Он подошел к Юрке и одним движением выдернул из под него табурет.

Юрий Александрович, не ожидая ни от кого такой подлости, только что открыл рот, поднеся к нему рюмку холодной водки, и уж зажмурил было глаза в предвкушении удовольствия от заедания водочки маринованным конишончиком, как из под него вылетел табурет.

Видимо Юрке помогло его предвкушаемое состояние нирваны. Он не упал, нет. Но и в воздухе не повис, — до состояния левитации еще не хватало пары рюмок. Он обкатил спиной ковер, как обкатывает бумагу пресс-папье с промокашкой, или кресло качалка. Рюмку Юрка в падении не выпустил. Он ее выпил в рот, не пролив ни капли. Наверное, он бы и закусить успел, но падать было невысоко. Все зааплодировали, а Юрий Александрович к радости жены засобирался домой.

Вечером следующего дня я встретил Леху на улице. Передвигался он странным мелким шагом, руками не размахивал совсем, держал спину неестественно прямо, а на морде имел кислую кислую мину и много царапин.

На мои вопросы он вдруг ответил, что теперь совершенно уверен, что Колька именно его сын.

— У тя чо сомнения были!? — я офигел от таких слов до невозможности: достаточно одного взгляда на эту семейку, чтоб понять, что Колька Лёхин сын, а Танька — дочь, то есть жена (у Лехи рост 198, а Танька дотягивается до метр семьдесят только, подпрыгивая на каблуках, когда семенит за мужем).

— Нет, не было у меня никаких сомнений, — мрачно ответил Леха, — зато доказательства теперь есть. Менделя и наследственные признаки помнишь?

Я кивнул.

— А помнишь, как я из-под Саныча табуретку выдернул?

Я опять кивнул.

— Вчера вечером стою я на табуретке и белье за окно вешаю. Танька попросила. Она не дотягивается. Вот этот юный мендель, этот Колька, табуретку из-под меня возьми и выдерни. Я в окно вылетел. В куст спиной и мордой одновременно. Жасмин, е[ж]т. Пахнет. Так что Колька у меня весь в папу. В меня, то есть. — Леха нахмурился и спросил — Чего ржешь-то? Больно ведь. — И сам счастливо засмеялся.

Кольке на тот момент исполнилось пять лет, и, к счастью, они жили на первом этаже.