Рассказывают, что когда в 1967 году советский кинорежиссер Наум Борисович Бирман заканчивал на киностудии "Ленфильм" съёмку своего первого фильма "Хроника пикирующего бомбардировщика", он вряд ли думал, что его детищу суждено стать легендой.

И сейчас, почти шестьдесят лет спустя, фильм смотрится великолепно, на одном дыхании. Что тут сказать — советская военная классика. Гибель трёх главных героев при выполнении боевого задания в финале картины навсегда запомнилась зрителям и заставила сжаться их сердца. Создателям картины: сценаристу Владимиру Кунину, оператору Александру Чирову, повезло. Да-да, повезло, потому что руководство "Ленфильма" не ожидая от проекта режиссёра-дебютанта чего-то значительного и в процесс работы почти не вмешивалось. Однако, в какой-то момент директор киностудии Илья Николаевич Киселёв всё-таки посмотрел отснятый Бирманом материал и знаете что? Ему понравилось. Понравилось почти всё кроме финала.

— Наум Борисыч! — обратился Киселёв к молодому режиссеру. — Всё здорово... вот только понимаете, как бы вам объяснить, мы снимаем хороший, важный, патриотический фильм. Наши герои — отличные ребята, интеллигенты вынужденные взять оружие для защиты родины и настоящие герои. Ну зачем ты так жестоко с ними? Зачем ты их в финале убиваешь? Я предлагаю другую концовку. Представь себе: последний бой, наш экипаж против десяти нацистских фокеров. У парней кончились боеприпасы, горючее на исходе. Их подбивают, бомбардировщик горит, падает вниз. Но в последний момент наши ребята выпрыгивают используя парашюты. Ведь у них есть парашюты? Ну вот! Они медленно летят под белыми куполами, садятся на лесную полянку. Тишина, лес, земляника, как будто нет войны. Они достают махорку, скручивают самокрутку, раскуривают её, передают друг другу. Играет музыка, камера отъезжает. Конец фильма. Как тебе?

Бирман Наум Борисович

— Понимаете, мы их убиваем не потому, что не любим, — поправив очки в роговой оправе вежливо ответил директору Бирман. — Всё как раз наоборот. Они погибают, потому что они такие прекрасные, талантливые, добрые и веселые ребята. Они вроде как созданы для жизни. Именно такие часто гибли на войне первыми. В этом — главная мысль фильма, его сила.

— Понял, не дурак! — говорит Илья Николаевич. — Тогда предлагаю компромисс: пусть спасется хотя бы один. Например Серега Архипцев, самый из них положительный, взрослый, тот что командир! Самолет горит, идет вниз, в последний момент Серега выпрыгивает и выживает! Нравится?

— Так не бывает, — снова без тени раздражения объясняет Бирман. — Он же командир, а командир оставляет боевую машину последним.

— Тогда пусть спасется балагур, которого играет Олег Даль, — настаивает директор. -Самый веселый и обаятельный! Тоже будет неплохо! Согласен?

— Он не может спастись, — помотал головой режиссёр.

— Да почему?

— Он стрелок-радист. И находится в отдельном отсеке. У него нет люка. Если самолет подбит, всё, считайте он — смертник.

— Понял, не дурак! Кто у них там третий?

— Третий? Третий Веня Гуревич. Еврей. Музыкант.

Киселёв который конечно читал газеты и слушал новости прекрасно знал о сложностях международной обстановки, знал о разразившейся на Ближнем Востоке Шестидневной войне и конфликте Советского Союза с Израилем.

Нервно пройдясь туда-сюда по кабинету мимо молодого режиссёра, он резко разрубил ладонью воздух приняв тяжёлое решение:

— Ладно, черт с тобой! Раз так хочешь пусть гибнут все!

"Когда он оставил школу, я отправила его работать. Он был сантехником, помощником в типографии, точильщиком, часовщиком. Но как только Адриано обучался чему-либо, тут же бросал это дело и начинал учиться чему-то другому.

Помню, как он осваивал точильное дело – работал в мастерской со всеми этими машинками, инструментами.

Чтобы обучиться мастерству, он взял пару ножниц из дома. Это были большие ножницы, специально для портных. И он их поточил. Да поточил так, что, когда снова принёс их домой, они выглядели как маникюрные ножницы! Потом Адриано, конечно, всему научился и стал настоящим, умелым точильщиком.

Но однажды прямо напротив точильной лавки открылся магазин часовщика. Адриано тут же сменил профессию и начал заниматься часами. И, знаете, я была этому очень рада. Профессия часовщика очень хорошая, этим ремеслом можно было очень неплохо зарабатывать. Адриано нравилось чинить часы, и он действительно делал это хорошо, и, если бы не эта история с пением, то мой сын стал бы хорошим мастером".

Джудитта Челентано о сыне Адриано.

Из воспоминаний Анатолия Эфроса: "Я репетировал "Вишневый сад", Высоцкий был в Париже. Играл Лопахина дублер, я с ним долго работал, упор­но, это был очень хороший артист — Шаповалов, мы замечатель­но репетировали. Но однажды после прогона я почувствовал, как что-то невольно притягивает меня к той части зала, в которой си­дят актеры

В 40-х годах прошлого века, Александр Петрович Довженко снимал кинофильм о Мичурине. И вот настал момент представить новоиспечённый фильм строгой комиссии. Довженко был готов ко всему, но даже он не ожидал такого активного обсуждения.

Один из участников комиссии после просмотра фильма даже вскочил со своего места и начал всячески критиковать как картину, так и самого режиссёра. Он говорил о том, что картина в недостаточной мере отражает роль партии, профсоюзов и комсомола и т. д. , и т. п...

Выслушав всю брань от начала до конца, Довженко сказал:

— Но позвольте, товарищи! Зачем же всё это и сразу, ведь это ещё не последний фильм Советской власти.

Ленинградский актёр Алексей Севостьянов, человек солидный и импозантный, любил, как это ни странно, вышивать гладью. Этому занятию он отдавался всей душой и любил похвастаться своими достижениями. Однажды он показывал свою вышивку артисту Сергею Филиппову.

— Вот, погляди, как мне удался лиловый цвет! — басом хвастался Севостьянов, тыча пальцем в шитьё. — Вот он начинается с бледно-лилового, потом переходит в фиолетовый, а потом постепенно, мягонько, нежно — в бледно-голубенький...

Филиппов слушал-слушал, а потом не выдержал и спрашивает:

— Скажи, а у тебя бывают критические дни?