По тогдашним методикам, эта проблема решалась просто, — "Резать к чертовой матери!". Удаление гланд практиковалось широко. Как мне тогда объяснили — после удаления гланд не будет ангины. А ангина дает осложнения на сердце и ещё на что-то.

Друзья во дворе, узнав, что мне предстоит эта операция, сказали: "Везёт! Там, как их вырвут — сразу мороженое дают. Сколько хочешь! "

Итак — в сентябре или октябре 1969-го я оказался в хирургическом корпусе первой Воскресенской районной больницы.

На следующий день — в операционную, где мне эти гланды и удалили.

Помню боль, свои слезы. Помню, что врач сердилась на меня, что не могу немножко потерпеть. Помню брызги крови на её круглом налобном зеркале. Помню сказала: "Смотри, какая лягушка! "

В белом эмалированном тазике лежал окровавленный комок плоти. Через какое-то время — мне показалось очень долго — их стало два.

Пролежал там с неделю.

Мама с папой пришли навестить.

Мы общались на лестничной площадке второго этажа. Мне не разрешили спуститься вниз, а им, видимо, зайти в холл второго этажа хирургии. А тем более — в мою палату.

Принесли, наверное, каких-то вкусняшек. Но глотать было больно.

Мама открыла стеклянную баночку: "Поешь рыбку, сынок! "

Там была какая-то пахучая белая мякоть.

Я зацепил её чайной ложечкой, подсунутой мамой, положил в рот... Вообще-то я тогда любил только сладкое. А остальную еду просто ел. Но эта рыба была реально вкусная!

С трудом через боль проглотил первую ложечку вкусноты, и вдруг сделал большие глаза:

— А мне сказали, что рыбу нельзя!

Папа двинул кадыком, как будто проглотил тяжелый комок горечи и не своим голосом трудно сказал:

— Кушай, сынок! Рыбу нельзя — потому что в ней бывают кости, которые могут поранить твоё горлышко. А здесь мама все до единой косточки выбрала... кушай!

Медленно глотая, поедал содержимое баночки. Спросил:

— А какая это рыба?

Мама ответила:

— Это белая рыба, сынок! Очень нежная!

Знал тогда красную рыбу, — деликатес. Но мама с такой интонацией произнесла "белая рыба", — что я долго потом полагал, что есть такая какая-то белая рыба — ещё деликатеснее красной.

Теперь, — когда двух сыновей вынянчил, и уже немножко внучку, — как их понимаю! Ты себя готов на части разодрать, чтобы ребенок не страдал. А никак с него боль не снимешь.

Такое вот воспоминание.

Мороженного, кстати, в больнице не давали.

Я там два фильма посмотрел.

...

По маленькому черно-белому (других тогда не было) телевизору, размещенному под потолком холла второго этажа, показывали "Пес-Барбос — необыкновенный кросс".

Весь холл был хаотично заставлен стульями, которые принесли пациенты из своих палат. Я тоже успел принести и поставить себе стул. Это был не детский и не взрослый корпус. Всех возрастов были там пациенты.

На своём стуле усидел недолго. Начал смеяться вместе со всеми, — а смеяться больно. И оторваться от фильма невозможно, и невозможно смотреть! Потому что смешно. И больно!

Выскочил за дверь в этот же лестничный холл. Наскоро отсмеялся и отплакался. Пошел к своему стулу — на нем какой-то мужик сидит. Ну, ладно — встал у стеночки смотреть дальше. Сразу же стало смешно — побежал на лестницу.

Досматривал оттуда — через щелочку двери. Отворачиваясь, как только снова начинал разбирать смех.

Конечно же, потом много раз смотрел этот фильм. С огромным удовольствием!