занимаются по жизни какой-нибудь самой примитивной работой, чтобы как-то покушать самое примитивное и дешевое пойло. Они назвали эту болезнь психики именно сатори. У нас же таких маменькиных сынков, занятых игрушечками в компьютерах и айтишным примитивом на работе называют админами, придурками, баранами и стараются их всячески пнуть, отправив в полет к светлым далям. Японцы, внимательно изучив проблему, пришли к принципиально другим выводам. Пинать, напрягать, переучивать, заставлять саторей никак нельзя! Они решили, что это очень позитивный для общества социум — им ничего не надо, они ничего не требуют, не выступают, довольны ерундой, занимают нишу самого низкоквалифицированного труда и потому не требуется приглашать африканских и бангладешских гастарбайтеров и к тому же выполняют позитивную роль генетического отбора — улучшают генофонд. Как? Даже если они размножаются, то ничего дать своим детям не могут и на них генетическая отбраковка заканчивается. Конечно, это проблема для их родителей, которым хочется чтобы род их рос и умножался. Но в целом для популяции такая отбраковка без драк и скандалов — весьма полезна. Так что в свете развития новой инновационной экономики ((с) ВВП), господа родители, нужно холить и лелеять ваших маменькиных слабеньких безвольных сынков и дочурок. Пусть играются, отдыхают, не напрягаются. Именно этим они нужны и полезны, отсеиваясь сами собой в конкурентной гонке. Сатори, вашу мать.

— НЕТ! — рявкнула подруга жизни в домофон и тут же, чтобы я не испугался, добавила — Лифт не работает!

"А не пойти ли мне на девятый этаж пешком? Пум-пум! " — подумал я — "Кроме того, что это оригинально, это ещё и единственно доступный для меня вариант. "И так как больше умных идей почему-то не было, я стал подниматься по лестнице.

Путь был долгим, где-то на середине я незаметно для себя стал громко думать вслух —

Ес-ли б ми-шки бы-ли пчё-ла-ми, то о-ни бы ни-по-чём, ни-ко-гда и не по-ду-ма-ли так вы-сО-ко стро-ить дом.

Этажом выше раздался радостный визг и быстрый топот ног, какая-то девчонка мелкой наружности с косичками, взахлеб тараторила:

Мишкаоченьлюбитмёд.

Бум! — вслед за ней, едва поспевая, через две ступеньки прыгал дедушка, похожий то ли на профессора, то ли на интеллигентного Бармалея.

Почемуктопоймёт?

Бум!

Всамомделепочему?

Бум!

Мёдтакнравитсяему?

ХОБА! — с победным ревом ветерана-космодесантника мелкая спрыгнула с последней ступеньки.

Держась за сердце, Бармалей прислонился к стенке и злобно сверкнул на меня глазами:

— И незачем было так орать!

— Он и в первый раз прекрасно слышал! — восторженно завизжала добрая внучка и запрыгала вокруг деда.

Дедушка закатил глаза и открыл дверь в квартиру, оттуда на лестничную площадку выскочил шикарный котище, хвост метлой, морда — ВО! и пушистый, зараза, до такой степени, что чисто визуально казался раза в два больше девчонки. Однако, увидев смысл всей жизни её родителей, он как-то резко уменьшился в размерах и попытался куда-нибудь по тихому зашкериться, но мелкая с победным кличем Чингачгука уже схватила его и со всей дури ласково прижала к себе, после чего широко расставляя ноги, чтобы не наступить на волочившийся по полу хвост, понесла страдальца в квартиру. Хоть дед ничего и не сказал, но я могу поклясться, что когда он провожал взглядом кота, то в его взгляде явственно читалось — "Каждый сам за себя! "

Дедушка ещё раз обреченно вздохнул и посмотрел на меня:

— А вас, молодой человек, я пригласить не могу. Я смотрел мультик про Винни Пуха и знаю, чем он заканчивается.

Через неделю я встретил эту парочку. Улыбнувшись малой, я назвал её Пятачком... У дедушки непроизвольно начался нервный тик, а мелкая отбежала на безопасное расстояние, показала язык и, прыгая вокруг нас, стала обзываться дядей Винни Пухом и дедушкой Кроликом.

А что подумал дедушка никто не узнал, потому что он был очень воспитанный.