как на заказ — чудо!

Расставились-разложились, организовали нехитрый быт — палаточки-кострище-котелок-донки. Красота!

Сидим, выпиваем-закусываем, беседуем, ведем себя прилично, уток не пугаем. Благодать!

Вскоре к месту нашего культурного отдыха вышли два мужичка. Сразу видать — опытные чингачгуки. Снаряжены толково, но легко, идут бодро, шаг верный. Рюкзачки-ружьишки-штормовки. Охотники.

Они — можно, мол, перекурим тут слегка? Мы — конечно, милости просим, не угодно ли присоединиться? Те переглянулись, согласились на "по пятьдесят — нам еще идти", от предложения оттрапезничать с достоинством отказались. Ладно. После "по пятьдесят — нам еще идти" — встали, отряхнулись и... Нет, спросили, а вы, мужики, просто так — отдыхаете — или как?

— Или как! — заявляет один из нас, в котором было уже "триста пятьдесят", — мы на утку.

Чингачгуки верным глазом оглядели лагерь, в котором абсолютно ничего не могло даже скользко намекнуть об охоте. И вопросительно уставились на нас.

— На силок что ли? Или как?

— Или как! — заявляет тот в котором триста пятьдесят.

—? — спрашивают чингачгуки одними глазами и усаживаются обратно, являя собой один сплошной интерес.

Ситуация отрисовалась сложная. Морочить голову серьезным людям — некрасиво. А серьезным людям с ружьями еще и рискованно. Тот В Котором

Триста Пятьдесят замешкался на полсекунды — и пошла импровизация.

— Чайником! Не пробовали?

Видимо он пытался загнуть линию беседы в сторону шутки. Чингачгуки не оценили и уставились на него как-то неоднозначно. К слову — за все время, что провели у нас, они ни разу не улыбнулись.

Триста Пятьдесят начал приходить из замешательства в отчаяние. Когда пришел — выкрикнул:

— Счас! — и удрал в палатку. Вернулся с чайником. Подошел к берегу. В это время мы попытались сделать чингачгукам еще по пятьдесят. Получилось.

Суровые лица смягчились.

Триста Пятьдесят подошел к берегу. Помните, я говорил, там утки. Триста

Пятьдесят примерился, сделал какой-то фантастический изящный замах с доворотом и метнул чайник в гущу уточьей компании, благо лететь ему было метров 15. Компания шуганулась и мигом снялась с места. Триста Пятьдесят повернулся к нам и уже начал исполнять на лице выражение "не вышло чего-то". Но один из чингачгуков, внимательно наблюдавший за происходящим, исполнил танец "х[рена]ссе! " с соответствующей мимикой, откатал свои бродни и попер к запруде. Там пораженная чайником утка боролась за своё будущее и пыталась освободиться от чайника, который:

— видимо подбил-таки её летную механизацию;

— наделся на нее ручкой;

— наполнился водой и тянул в пучину.

Второй чингачгук также станцевал "х[рена]ссе" и одобрительно оглядел нас.

Триста Пятьдесят мигом поднялся до Пятисот и принялся было развивать успех, заявляя, что он крышку на чайник забыл в спешке надеть. С крышкой можно было сразу парочку подбить. Его быстро, на всякий случай доделали до Семисот и он уснул.

В итоге никто из нас не потерял лица, а чингачгуки расширили познания в области охоты. За такое дело они благосклонно приняли еще дважды по пятьдесят, откланялись и двинули по своим делам. Утка, кстати, после осмотра (повреждений обнаружено не было, за что слава Богу) была отпущена с извинениями.

водном поле время на атаку жестко ограничено. Потеряла команда мяч — все, через сорок секунд либо атакуй, либо отдавай мячик обратно. То есть, в данной ситуации — мяч после удара, допустим, мимо, летит мимо ворот, вся команда плывет на свои позиции, готовясь к началу атаки, а один парень, как угорелый, в ворохе брызг плывет за мячом и обратно, стараясь уложиться во время. А ведь еще один нюанс — пас из-за ворот давать нельзя. Так что плавали за мячом в гущу пацанвы или пенсионеров наиболее крепкие физически.

Плюс был в том, что мяч был хорошо различим издалека. Играли либо оранжевым мячом, либо желтым. Оранжевый мяч ватерполисты любили позже — он был более шершавым, лучше захватывался рукой. Загребут его так, в район запясти, и вперед, поплыли, очерчивая оранжевые дуги над головой.

Так вот однажды и ломанулся парень за оранжевым мячом. Торопится, в глазах брызги, полный рот воды, команда проигрывает... Углядел оранжевое пятно впереди — хвать его особым захватом, и резкий рывок за собой, загребая под себя.

В общем, каким чудом он этой бабке голову не оторвал, не известно.

Видимо, ихний, бабушачий бог, помог.

Дернул еще, со всей дури. Бабка верещит, ничего понять не может. Парень тоже в шоке — что это такое с мячом.

Потом она, конечно, жаловаться к тренеру. А тот — ты мол, чего хотела, дура старая, когда в оранжевой шапочке рядом с ватерполистами плавать собралась?

предоставляет нам возможность "на халяву" пользоваться городской банькой в еженедельные "санитарные дни", когда проводится разная профилактика и можно семейно помыться без лишних свидетелей.

И в этот день нас, как обычно, встретила дежурная, сказала, что каменка разогрета, а ей надо удалиться на пару часиков по делам.

Я быстренько разделся и отправился в парилку. После промозглого декабрьского дня было наслаждением улечься на полок у источающих жар камней, и под ровное гудение каменки отдаться своим мыслям.

Когда в парилку вошла жена, я уже был в той степени готовности, когда мысль о холодном душе становится доминирующей в сознании. Жена заняла моё место на полке, а я не спеша сполз вниз и направился на выход.

Мечтая о душе, я легонько потянул ручку двери – дверь не поддалась, потянул сильнее – тот же результат. "Наверное, перекосило"- пронеслось в голове, и я дернул ручку – бесполезно, дернул изо всех сил, и… ручка осталась у меня в руках. Мечту о душе сменила паника: кричать бесполезно — в бане никого нет, а дежурная вернется только через два часа, когда мы уже равномерно зажаримся. Срывая ногти, я пытался за что-нибудь на двери зацепиться, отодрать с неё вагонку, жена что-то кричала с верхней полки — я её не слышал… В голове картины страшной смерти сменялись воспоминаниями детства… Обессиленный, в слезах и соплях, я опустился на дверной порожек и … вывалился на цементный пол моечного зала.

И тут только до меня дошло, что мне кричала жена: "Идиот! Дверь НАРУЖУ открывается!"