а потом дела в Монако…". Хотя какое Монако? Лучше так: "У меня встреча с губернатором, а потом дела в Ханты-Мансийске…".

— Не надо миллионером. Знаешь, какая температура в Ханты-Мансийске? Кто ему шапочку наденет, варежки? И миллионеры эти… Большие деньги – большие проблемы. Простым мужиком будет, на которых Россия держится! Таким мужланом, чтоб с матерком, пот рукавом, носки нестиранные, наколка на плече и куртка цвета "хаки". С карманами. Пивка хлебнул у входа…

— У входа куда?

— А куда настоящие мужики входят? В док, на шахту, в цех… У входа в проходную на известковый карьер, он там трактористом… Зарплата хорошая, дома жена, трое детей…

— Вот этого точно не надо. Ты его совсем не любишь? Карьер какой-то, детей трое… Сопьётся и всё. Если бы хозяином известкового карьера… Нет, он лучше футбольным экспертом будет на "Матче". Сидит красивый, в хорошей одежде, лицо свежее, загорелое, умное и футбол в модных очках смотрит. А после футбола – "Давайте порассуждаем! Смотреть футбол надо с кардиомагнилом. Я думаю, для выигрыша нужно было просто забить гол в ворота соперников и не пропустить в свои. Большой игре – большой букмекер.". И деньги на карточку – дзынь…

— Чтоб футбольным экспертом стать, надо в футболе разбираться!

— Эксперт это человек, который меньше всего разбирается в том, о чём рассуждает. Посмотри телевизор. Там эксперт на аналитике и аналитиком погоняет, а объяснить народу ни хрена не могут.

— Зато говорят красиво и выглядят шикарно – шарфики, пиджаки жёлтые…

— Не хочешь экспертом, пусть хипстером будет. Те же шарфики, пиджаки жёлтые, штанишки голубые… Вышел из арт-галереи, выложил в сеть, попил кофе на Патриарших, выложил в сеть, пошёл в барбершоп, выложил в сеть…

— А работа? Кофе на что пить?

— Модным дизайнером будет.

— Уж лучше сразу геем. Будет сидеть в кофейне, жеманничать… Потом певцом станет, квартиру купит…

— Ну ты из крайности в крайность – то тракторист на карьере, то гей… Объедини уже – гей-тракторист в кофейне при известковом карьере…

— Нет, ничего этого не надо, не дай Бог. Пусть станет кавказцем. Будет ходить мрачный, а все на него смотреть с опаской. Борода, красные мокасины, костюм спортивный "Bosco" и надпись – "Россия". Жена покорная, восемь детей…

— Чтоб кавказцем быть, надо в роду кого-то с Кавказа иметь. А у него… Или я чего-то не знаю?

— Ты с ума сошёл? Ладно, не хочешь кавказцем, пусть будет космонавтом, как ты в детстве мечтал. Профессия не модная, не сомелье, не айтишник, даже не режиссёр, но…

— Да сам он определится! Я ему сто раз уже говорил — сынок, в жизни много дверей и если одна закрывается, то другая обязательно открывается… Димочка!

Но Димочка родителей не слышал. Нарядный, в новом костюмчике, с тяжёлым рюкзаком и мешком для сменной обуви он, не оборачиваясь, впервые переступил порог школы и исчез в её недрах на долгих 11 лет. И вышел оттуда в жизнь без мешка, но с аттестатом. И в другом костюмчике. И с пивом.

И лежали перед ним сто дорог…

Он мог стать проктологом в поликлинике или звездочётом в обсерватории, почтальоном в Карелии или веганом на Бали, лесорубом в Канаде или сутенером в Румынии, раджой в Индии или алкоголиком в Москве. Мог даже стать экспертом на "Матче" или хозяином известкового карьера. А стал мебельщиком на мебельной фабрике в Подольске.

И в шкафах, сделанных им, если одна дверь закрывается, то другая обязательно открывается.

Ведь не мы выбираем дороги, а дороги выбирают нас.

А папе нужно было меньше про двери говорить.

Илья Криштул

все-таки...

На тренинге некрасивая тетенька со взглядом вечно одинокой, обозленной на всех мужиков женщины и повадками профессиональной стервы убедительно рассказывала, что первым делом (вот прям еще в начале ваших отношений, чуть ли не на первом свидании) нужно обязательно поставить вопрос ребром! Спросить мужика в лоб — а чего ты хочешь от наших отношений, какие у тебя планы на меня, кто я для тебя, какое у нас будущее и т. д. Хочет ли он легких необременительных свиданий или полноценных отношений, ceкс без обязательств или свадьбу и детей? Дружеского перепихончику или все по серьезке? И непременно добиться ответа! Не давать отвертеться, отщутиться, отмазаться... Прям вот насесть на него и не слезать, пока не ответит!

Девочки в зале прочувствованно поддакивали — да, мол, надо... непременно... а то ишь!... знаем мы их, этих мужиков. Абсурд происходящего достиг такого накала, что я не сдержался (хотя вообще-то заранее обещал себе сидеть тихо и не отсвечивать) и громко на весь зал сказал:

— Девушки, ЧЕСТНЫЙ ответ на этот вопрос вам не понравится! Поверьте мне!

Все воззрились на меня, а я продолжал:

— Если мужчина говорит вам НА ПЕРВОМ СВИДАНИИ, что он мечтает взять вас замуж, создать семью и детей, состариться и умереть в один день, то — он вам врет! А честный ответ будет примерно такой: "Я тебя вижу первый раз в жизни, я еще знать не знаю — кто ты и что ты... какая ты, что ты собой представляешь, что ты любишь, что у тебя в голове... Да я понятия не имею, какие будут у нас отношения и будут ли вообще! И, судя по идиотским вопросам, которые ты задаешь, у меня уже возникают сомнения в твоей адекватности, так что, скорее всего, нормальным мужикам лучше держаться от тебя подальше! "

В зале повисла гробовая тишина.

Потом с задних рядов кто-то прошептал писклявым голосом: "А ведь он прав вообще-то... "

А потом меня выгнали. Дабы не смущал неокрепшие умы юных охотниц на мужчин всякими ненужными мыслями и не мешал вести тренинг.

Я, собственно, был только рад покинуть сей шабаш...

С тех пор я даже полазил по интернету и посмотрел программу чуть ли не всех женских тренингов по отношениям, что ведутся у нас в городе. Некоторые даже посетил, превозмогая себя. И знаете, шо я имею вам сказать? Что все женские тренинги по отношениям — есть хрень несусветная, и любой нормальной девушке лучше держаться от них подальше, чтобы не забивать себе мозги. Исключения есть, но они крайне редки, и ведут их адекватные мужчины почему-то, а не больные на голову тетки... Но это — тема отдельного разговора.

Ленинградскую прописку, и диплом о среднем техническом образовании (техникум) по выбранной специальности.

Первой экспериментальной группе курс отмерили в одиннадцать семестров, я попал во вторую – нам нарезали десять – то есть пять лет вместо шести. Реально программы курсов не стали меньше, просто преподавателям приходилось утаптывать материал в более короткие сроки.

Все, кому довелось заканчивать вечерний, помнят, насколько этот режим дисциплинирует. В среднем в сутки минут пятнадцать свободного времени, и вечно хочется спать. Для себя я решил эту проблему так – часа три- четыре ночью, и часа полтора днём- в обеденный перерыв на работе – благо, обстоятельства позволяли. Когда сутки делятся пополам, времени на сон на самом деле требуется меньше.

Поначалу, когда с непривычки входишь в этот режим – он кажется просто кошмаром по безумному, как Ниагара, уровню потока информации, но со временем втягиваешься. И если на первом курсе, на лекциях по высшей математике, я с ужасом старался успеть законспектировать хотя бы самое основное, что наш преподаватель – замечательный добрейший мужик, доцент Егоров Андрей Фёдорович, мгновенно выписывал мелом на доске, и так же мгновенно стирал, когда ему требовалось свободное место, то на третьем обнаглел уже настолько, что мог себе позволить демонстративно зевнуть, лениво произнося-

— Андрей Фёдорович, а можно чуть побыстрее? Засыпаем…

Все хохотали – это было вроде небольшой разрядки – но он действительно читал так быстро, что неподготовленному студенту предлагался выбор – или слушать, пытаться понять и запомнить, или истерически стараться записывать в конспект всё, что появляется на доске, не успевая даже понять смысл произносимого вслух.

С середины третьего курса учебные планы поменялись, и наша, "ускоренная" группа вылетела из общего потока – отныне нам читались лекции и проводились практические занятия отдельно – не знаю, чем это было вызвано.

Ждём. Честно приходим на занятия. Преподавателя нет. Неделя, вторая, наконец является – бабе лет возле сорока, внешние данные – Джина Лоллобриджида, глаза ледяные, взгляд надменный и изумлённый – "это что, я тут ВАМ что ли, лекции ДОЛЖНА читать? "Ей бы к этому взгляду ещё форму эсэсовскую.

Открывает журнал. Проверка присутствующих по фамилиям называется.

— Артемьев.

— Я.

— Борисова

— Я.

Открывается дверь, и в аудиторию входит опоздавший – Мишка Яковлев – хохмач и задира.

— Почему опаздываете на занятия?

— Что? Это вы мне? Да, там у трамвая колесо спустило. Я уж как старался…

— КАКОЕ КОЛЕСО? Вы что себе позволяете?

Мишка, повышая тон –

— А я откуда знаю? Я что, вагоновожатый? Встал трамвай посреди дороги, говорят колесо – вам его сюда что ли принести для оправдания?

— Садитесь – ледяным тоном.

— Вешников

— Я.

— Володина

— Я.

Снова открывается дверь, и в аудиторию входит последний опоздавший – Серёга Иванов – он в порту работал такелажником, часто опаздывал – там при аврале пока не закончишь, не уйдёшь – а авралы через день.

— Разрешите? Извините, опоздал…

— Да что это такое? ЧТО У ВАС ТУТ ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ? ПОЧЕМУ ОПАЗДЫВАЕТЕ НА ЗАНЯТИЯ?

— Скажите спасибо, что вообще пришёл. – мрачно, сквозь зубы, таким тоном, что оторопь берёт.

Тяжёлое молчание. Серёга- мужик здоровенный, после армии, в Афгане воевал, ему просто так в глаза посмотреть – поёжишься.

— Колесникова

— Я.

— И ИЗВОЛЬТЕ ВСТАВАТЬ, когда я называю вашу фамилию!

Ленка встаёт, неловко смотрит вокруг – такого у нас ещё никогда не было. Следующая фамилия по алфавиту моя –

— М…в

Вот уж хер. Я сидя, нагло поднимаю ладошку и делаю несколько доброжелательных помахиваний –

— Я. Присутствую, как видите.

Тишина. Проглотила. Поскользнулась маленько – но с нами на таком уровне действительно никто из преподавателей никогда не разговаривал – мы вечерники, стипендию не получаем, общагой не пользуемся, армией нас не запугаешь – да я за всё время обучения в деканате не был ни разу – и даже не знал, где он находится. Ну не прищемить нас ничем, кроме отчисления.

Больше на перекличке не встал никто.

Не сложились у нас отношения с самого начала. Вот так и пошло. Включилась работать фрау ефрейтор, однако, как показало дальнейшее – запомнила.

Надобно отдать тётке должное – материал она знала прекрасно, лекции и практические занятия вела идеально, если не принимать близко к сердцу этот тон свысока. В том семестре нам по учебному плану втоптали почти невпих[рено]мое – системы дифференциальных уравнений, кратные и криволинейные интегралы, и теорию поля. Кто помнит, что такое дивергенция?

На всё- четыре месяца. По две лекции в неделю.

Зачёт я ей сдавал двенадцать раз. Всего пять задач – и у всей группы зачёт принимался дифференцированно, сегодня одна задача- один балл, послезавтра вторая – ещё балл, на следующей неделе третья –

— Вам тройки достаточно? Давайте зачётку.

Я решал ВСЕ задачи, она находила малейшую ошибку, и следующий раз приходилось опять решать ВСЁ целиком. Ну к примеру – если в итоговую функцию входит синус 45 градусов, она не ставила зачёт оттого, что я оставил это значение нераскрытым – а когда посчитал его на калькуляторе, и написал константой – этого, блин, недостаточно, цифра её не устраивает, точность, мать её, не та – нужно было написать корень из двух на два, а не 0,707.

Вот так и бодались. Последний раз она вообще маленько сподличала. При определении объёма и площади поверхности фигур, описанных формулами с тремя неизвестными (криволинейные интегралы) их, при пересечении, хотя бы можно представить – в трёхмерном пространстве. Она задала мне фигуры с пятью неизвестными – давай, оттопыривайся, а я посмотрю. Фантастика.

Я любил и неплохо знал математику – но с этим едва справился, на грани желания скомкать листок, и запустить ей в физиономию. Осилил. И зачёт получил.

Экзамен.

— Я понимаю, что требовать от вас идеальных знаний достаточно сложно. Поэтому предложение такое – все, кто сомневается в своих способностях, могут пользоваться учебниками, конспектами, шпаргалками – чем угодно, кто запасся. Следить не буду– но. Максимальный балл при таком раскладе – тройка. Одна ошибка – минус один балл. Кто ошибается– на переэкзаменовку.

— Если есть желающие побороться за более высокую оценку – прошу с чистым листом бумаги и ручкой- на первый ряд.

Кроме меня нашёлся ещё один романтик, но внимательно прочитав здание по билету, скромно пересел назад. Моя очередь выходить к барьеру- беру билет —

— Я готов.

Без подготовки, без размышлений – вот сейчас и посмотрим, знаю я математику, или нет.

Лёгкое изумление на лице – берёт мою зачётку, смотрит, что троек у меня минимум – только по общественным дисциплинам – ну а кто тогда всерьёз относился к "истории партии" или "Капиталу" Маркса?

Сорок восемь минут – я включил секундомер – ровно сорок восемь минут я отвечал. Задачу к билету решил вообще устно. Ни одной ошибки, мы даже не посмотрели, что было написано в билете – по ВСЕМУ курсу, по КАЖДОЙ теме, исчерпывающие точные ответы. Надобно отдать должное ефрейтору – за пределы курса она не заходила с вопросами. Знаете, как шарик летает по теннисному столу? Вот так и у нас – вопрос- ответ, вопрос- ответ. Сорок восемь минут.

Всё, спрашивать больше нечего. Курс исчерпан.

— Гм. Неплохо. Что же вы так беспомощно зачёты сдавали? br —————

.. твою же мать! —————

.

— Не высыпаюсь я. Нелегко на вечернем.

— Слушайте, мы с вами столько времени потеряли, я боюсь, что не успею нормально принять экзамен у остальной группы. Вам какую оценку ставить- четыре или пять?

— Мне безразлично. Готов хоть на тройку, при условии, что группе вы подпишете зачётки, просто посмотрев на сделанные задания.

Мадам ухмыльнулась, поставила мне четвёрку, и подписала зачётки всем остальным, вообще не глядя.

Это был наш последний экзамен по высшей математике. На четвёртом курсе была ещё прикладная – но факультативом, без экзамена. br —————

..

P. S.

На первом курсе в группе было тридцать два человека, из академок восстановились двое – итого тридцать четыре. До диплома добрались девять, защитились восемь.

Из восьмерых – шестеро составили семейные пары, а двое уже были с колечками.

Ленинградский Политех, 1982 – 87.

училась. У них была такая любовь на старших курсах – стены тряслись. В буквальном смысле тряслись, соседи по общежитию свидетели.

– Сам в порядке. Дети молодцы, внуков уже трое, четвертый запланирован. А Оленька умерла.

– Ой, извини пожалуйста, не знал.

– Ничего, это в целом позитивная история. Жили долго и счастливо и всё такое. Она когда заболела, сын еще в девятом классе учился, дочка в шестом. Они у нас поздние, мы сначала купили квартиру, а потом их завели. Проверялась всегда как по часам, маммограммы, анализы и всё, что положено. Оля вообще очень организованная. Вела дневник всю жизнь напролет, начиная класса с восьмого. От руки, в таких толстых тетрадях с пружинами. Закупила этих тетрадей штук 100 или 200 и каждый день что-то записывала. Ну, не каждый, но раз в неделю точно.

Ну вот, проверялась-проверялась и вдруг – опаньки, сразу третья стадия. Сделали МРТ – там еще и метастазы, то есть четвертая. Операцию делать бессмысленно, прощайтесь. Мы, конечно, туда-сюда, в этот диспансер, в тот, в Германию, в Израиль. В Израиле такой русский доктор, говорит: "Вылечить я ее не могу, поздно, но продлить жизнь попробую. Хотите?". Как в гостинице с почасовой оплатой: "Продлевать будете? " – "Будем" – "На сколько? " – "На все!".

Есть, говорит доктор, протокол химиотерапии, совершенно новый, только-только прошел испытания. Капельница адского яда раз в три недели. По цене, конечно, как Крымский мост. Сколько времени делать? А всю оставшуюся жизнь, сколько организм выдержит. Выдерживают кто год, кто два, больше четырех пока не получалось. Химия всё-таки, не витаминки.

Подписались мы на эту химию. Позже оказалось, что в Москве ее тоже делают, и даже бесплатно, по ОМС. Надо только найти правильного врача и уговорить. Но действительно совсем не витаминки. Понятно, почему люди долго не выдерживают. В сам день капельницы самочувствие нормальное. На второй день плохо. А с третьего по седьмой – только бы умереть поскорее. Тошнит аж наизнанку выворачивает, болят все органы и даже кости, вдохнуть невозможно, ломит все суставы, все слизистые воспалены и кровоточат, ни сесть, ни лечь, ни поесть, ни попить, ни наоборот. А потом две недели вроде ничего, до следующей капельницы.

И вот в таком режиме она прожила не год, не два, даже не четыре, а почти одиннадцать. На ней три диссертации написали, врачи приезжали посмотреть из других городов – уникальный случай. Плакала, что не увидит, как Юрка школу закончит, а он успел институт кончить, жениться и двух детей завести. И Юлька кончила институт и вышла замуж еще при маме. Мы с Оленькой полмира объездили, на всех театральных премьерах были и всех гастролях. Раньше-то всё откладывали, копили то на ремонт, то на будущие машины-квартиры детям, а тут мне стало плевать на деньги. Есть они, нет их – я мужик, заработаю. Хочешь в Париж – поехали в Париж. Надо только подгадать, чтобы улететь на восьмой-девятый день после капельницы, а вернуться к следующей. И маршрут выбирать без физической нагрузки. На Килиманджаро нам было уже не подняться, но на сафари в Кению съездили. Там нормально, машина везет, жирафы сами в окно лезут.

– Володя, – спрашиваю, – как ты думаешь, почему Оля так долго продержалась, а другие не могли? У других ведь тоже дети, всем хочется побыть с ними подольше. Просто повезло или что?

– Повезло, конечно. Плюс правильный образ жизни, был хороший задел здоровья до начала химии. Но главное – это ее дневник. Она же ответственная, любое мелкое дело надо довести до конца. Когда начались химии, в очередной тетради оставалась где-то четверть пустых страниц. И когда она плакалась, что больше не может, от следующей химии откажется, что лучше умереть, чем так мучиться, я уговаривал: "Вот допиши эту тетрадь до конца, и тогда я тебя отпущу, умирай на здоровье". А тетрадь всё не заканчивалась и не заканчивалась, так и оставалась исписанной на три четверти.

– Как это?

– Помнишь, был такой рассказ "Последний лист"? Там девушка решила, что умрет, когда упадет последний лист плюща за окном. А он всё не падал, и она тоже держалась и в конце концов выздоровела. А потом узнала, что этот последний лист не настоящий, его художник нарисовал на стене.

– Помню, мы этот рассказ проходили в школе по английскому.

– Мы тоже. Ну вот, я решил: чем я хуже того художника? Устрою ей тоже последний лист. Стал потихоньку вставлять чистые листы в конец тетради. А исписанные из середины вынимал, чтобы тетрадь не казалась слишком толстой и всегда было три четверти исписанного, четверть пустого. Она постепенно догадалась, что тут что-то нечисто, но не стала ничего выяснять. Восприняла это как маленькое чудо. Так и писала эту последнюю четверть тетради одиннадцать лет.

– Володь, слушай… Я ж типа писатель. Мне очень интересно, что люди чувствуют, когда смерть так близко. Что там было, в этой тетради?

– На эту тему ничего. Если читать, вообще не догадаешься, что она болела. Писала про Париж, про жирафов. Что у Юльки пятерка, а Юрка, кажется, поссорился с девушкой. И какой-нибудь рецепт супа из брокколи.

– Можно я эту историю выложу в интернете?

– Валяй.

– Только, понимаешь, люди сейчас не любят негатива. Хотят, чтобы все истории хорошо заканчивались. Давай я не буду писать, что она умерла? Как будто мы с тобой разговаривали не сейчас, а когда Оля была еще жива. Закончу на том, что ей исполнилось 57, а что 58 уже никогда не исполнится, умолчу.

– А какая разница? Что, если не писать, что она умерла, люди будут думать, что она бессмертна? Читатели не дураки, поймут, что это всё равно история со счастливым концом.

– Не понимаешь ты, Володь, принципов сетевой литературы. Но дело твое, напишу как есть.

Вот, написал. Посвящаю этот рассказ светлой памяти О. А. Ерёминой.