плечо, в глубине которых что-то заманчиво позвякивало – хрен его знает, как там у них в сельпо обстоят дела с горячительными напитками.

Лишь один – очкарик Лёха – разительно отличался от толпы: кроме рюкзака за спиной, при нём был небольшой дипломатик. В нём тоже что-то позвякивало, но звук был какой-то не такой, выбивался из стройного хора голосов винно-водочной продукции.

Последним к толпе присоединился Лёхин друган Мишка, с которым они пять лет вместе грызли гранит науки, а теперь, тоже вместе, работали в институтском ВЦ:

— Лёха, привет! Ты чё с дипломатом? Водкой затарился?

— Не, Миш, там не рыба, там удочки. Этим мы будем огненную воду у аборигенов добывать, — и, положив чемоданчик на асфальт, приоткрыл его.

Внутри был полный набор телемастера: паяльник, тестер, набор инструментов, коробочки с резисторами-конденсаторами, и всё это было щедро пересыпано кучей радиоламп. - В деревне-то какая главная проблема? Телеателье в райцентре. Вот в каждом доме и пылятся по углам сломанные телевизоры и радиолы, — поучал друга Лёха, — мы и заполним эту нишу: я курсы телемастеров закончил. Можно деньгами брать, а можно и сразу бутылкой. Да ещё и накормят бабуськи сердобольные.

Так и случилось. По приезде на место, Лёха бросил рюкзак на кровать, взял дипломат и деловым шагом пошёл по селу. В первом же доме нашлась сломанная радиола, которую Лёха отчинил за полчаса и пузырь самогона.

Через пару часов Лёха вернулся, подозвал Мишку и показал ему бутылку “Пшеничной”, бутылку самогона и 5 рублей денег:

— Понял, Миха? Тут непочатый край работы. Рекламу я себе сделал, так что народ теперь потянется. Будешь со мной ходить – чё-нибудь там подашь-подержишь. Да и веселее вдвоём.

Всё пошло так, как и предсказывал Лёха: отбоя от клиентуры не было.

Друзья каждый вечер пропадали дотемна, возвращались сытыми и пьяными, с водкой и деньгами. Водку – на стол, деньги делили пополам.

Однажды вечером, закончив ремонт телевизора, сдав работу хозяину – старенькому, но шустрому деду, и получив пятёрку из дедова кошелька, ребята уже собрались уходить, но тут дедуля хлопнул себя по лбу:

— Сынки, у меня же в чулане старый “Рекорд” пылится! Меня им, как передовика, в 60-м году наградили. Пятнадцать лет, как часы, а потом затих чой-то – пришлось новый покупать. Гляньте, может чё-нить получится.

Там же в чулане нашлись бутылка водки и банка огурцов, которые честная компания и прикончила, перед тем, как приступить к осмотру тела.

Убрав со стола посуду, Лёха взгромоздил на него внушительный деревянный ящик, открыл заднюю крышку, заглянул внутрь, чихнул и почесал макушку:

— Да-а-а, дед, пылищи-то внутри – картошку можно сажать…

Лёха включил телевизор в розетку, крутнул ручку громкости… Тишина. Ни звука, ни изображения. Лёха взял тестер, потыкал в телевизор, задумчиво пошкрябал макушку.

Дед и Мишка сидели на диване напротив телевизора, наблюдая за Лёхой. Хозяина немного развезло, и он ударился в воспоминания о войне, о том, как после войны пересел с танка на трактор, как в райцентре ему вручали этот телевизор, первый в деревне…

Лёха ещё раз почесал макушку, взял пассатижи и полез внутрь ящика. Что-то сверкнуло, раздался громкий “бабах”, и комнату заволокло облаком пыли… И наступила тишина.

Через несколько секунд, когда пыль начала рассеиваться, дед, прищурившись, вгляделся в экран телевизора:

— О! Изображение появилось!

И на самом деле: через стекло экрана можно было разглядеть чёрно-белую чумазую физиономию Лёхи с квадратными глазами больше очков, которая ошалело рассматривала, что осталось внутри телевизора после взрыва кинескопа. Физия открыла рот и протянула:

— [м]ля-я-я-а!

— Ага, — мрачно сказал Мишка, — и звук тоже появился…