в душевую, разделись, с нетерпением ждут.

Самый здоровый амбал возится с кранами:

— Черт, все еще холодная... вроде уже... Да нет, все холодная... Вот, теплая, наконец-то... почему-то - только по ногам...

И обнаруживает позади себя самого главного ротного шкодника (метр с кепкой), пристроившегося к его ногам, как к забору.

Итак, картина: глина по колено, мерзейший дождь, двое голых — маленький и большой — несутся, как бешеные. Никогда — ни до, ни после — они так не бегали даже в атаку, хоть в настоящую, хоть в учебную. Амбал орет, что он этого шкодника похоронит. Это произносится таким тоном и на таких децибелах, что все ему верят, но с места не могут сдвинуться от хохота. Мы, голые, стоим под дождем, ржем, из палаток выскакивают остальные бойцы и ржут, а шкодник с амбалом пашут уже вторую борозду вокруг палаток.

Какой-то офицер решил прекратить безобразие, бросился наперерез. Шкодник сбил его с ног, а амбал втоптал в грязь. Рота ржет, дождь сечет, полный абзац.

И тут — появляется джип с замкомполка по тылу. У нас это был подполковник Йомтов (ныне, слава Богу, в запасе), о котором я в жизни не слышал ни одного доброго слова, по сей день. Как он стал вообще офицером- не знаю, мозгов — по нулям, а в нашей армии офицер-дурак — редкость.

Короче, Йомтов вылазит из джипа, берет автомат и... ОТКРЫВАЕТ ОГОНЬ НА ПОРАЖЕНИЕ! Амбал и шкодник — оба хорошо обученные солдаты — плюхаются в грязь, и по их физиономиям видно, что они не понимают, где их автоматы, чтобы ответить на огонь — на учениях реакция отработана до полного автоматизма, да и в Ливане оба уже были. А на них прет Йомтов — не переставая стрелять — и кроет такими матюками, каких ни один русский шофер вообразить не в силах.

Каждый солдат нашего полка твердо знал — встреча солдата с Йомтовым может закончиться ТОЛЬКО губой, да и младшим офицерам доставалось. И они принимают единственно правильное решение — дружно разворачиваются и -голые — удирают в дождь, в ночь, в холод, пока он их не узнал.

Йомтов заявляется к командиру роты и требует изловить и НАКАЗАТЬ. На вопрос: "За что?", он ответил, что еще не решил. Тогда командир заметил, что имела место стрельба в нарушение устава (это еще мягко сказано, по нашим законам). Йомтов заартачился, но понял, что лучше замять — и слинял из роты.

А ребята вернулись в роту только через час — лучшими друзьями. И даже насморка не схватили!

с аппаратурой.

Тамошний комбат (в отличие от нашего ротного, тоже майора) всячески придерживался уставного порядка и на боевые дежурства заставлял весь расчет брать с собой противогазы. Причем, хочешь или нет, но носить их приходилось, так как у комбата был еще один дурной прикол — для проверки наличия противогазов у расчета, в кунг забрасывалась "синеглазка" — хлорпикриновая (или с еще какой-то гадостью) шашка, которая обычно используется для проверки тех же самых противогазов и ОЗК. У кого был противогаз - тот мог считать, что он легко отделался, у кого не было - тот рыдал и плакал.

Май месяц. Весна. Тепло. Птички поют. Комбат идет по позиции с заподлянским выражением лица, поигрывая "синеглазкой". Заметив открытую дверь кунга и доносящиеся из за нее голоса, он понимает, что представился удобный случай проверить экипировку бойцов. Зажженная шашка летит внутрь кунга, после чего дверь снаружи надежно подпирается грузным комбатским телом. Из-за двери слышен мат-перемат и неистовые удары в дверь руками и ногами. Дождавшись, когда удары совсем ослабли, комбат открывает дверь и на него в облаках хлорпикрина вываливаются в слезах, с выпученными шарами и хватающими воздух ртами: капитан — начальник РЛС, майор — начальник штаба полка и проверяющий подполковник из штаба дивизии, которые приехали с внезапной проверкой.

А бойцы были, как обычно — в противогазах.

Майору было сказано много ласковых слов, в том числе и пожелание видеть его капитаном. А противогазы свои бойцы никому не отдали. .. Все-таки индивидуальное средство защиты.