Началось с того лета, когда жара стояла такая, что воробьи от неё на асфальте лапки вытягивали, как покойники. А у дачников, в том числе и у моей тёщи Марии Ивановны (в быту — "Маман", а по духу — генерал-полковник в запасе), началось обострение классического синдрома
"закатать в банки всё, что не приколочено, и приколоченное тоже".
Сидим ужинаем. Ленка, жена, вяло ковыряет пюре, я мечтаю о литре холодного, а тёща сверлит меня взглядом, который обычно используют для разбора сантехнических узлов на предмет утечки.
И вдруг, отложив вилку, как маршал жезл, изрекает:
— На дачу я с вами не поеду.
— Чего? — спрашиваю.
— Комаров испугалась?
— Тебя боюсь, Вася. Глаза у тебя… недобрые. Бегают. Да и в новостях говорили — у мужчин среднего возраста сейчас массовый съезд крыши. Короче, пока справку от психиатра не принесёшь, что ты не буйный, ноги моей в твоей "Ниве" не будет.
Я поперхнулся куском хлеба. Думал, шутит. Смотрю на Ленку — та глаза в тарелку уткнула, шепчет:
— Вась, ну сходи… Ей так спокойнее. А то она уже соседке рассказывала, что ты, возможно, скрытый маньяк.
Понял: проще отдаться на растерзание системе, чем объяснить, почему не хочешь этого делать.
На следующий день я попёрся в наш районный ПНД. Место то ещё: забор покосился, как моя вера в человечество, на входе охрана с кроссвордами "Словесные бои", а в коридоре витает стойкий букет — хлорка, валерьянка и безысходность в пропорции 2:1: 5.
Очередь — отдельный спектакль. Сидит бабка, истово крестит дверь кабинета. Мужик в камуфляже шепотом материт свой телефон. Дама в шляпке с вуалью доказывает регистраторше, что её кота облучают соседи через розетку, "и вы все в курсе!". Я пристроился в угол, стараясь выглядеть максимально адекватно, что в этих стенах само по себе выглядело подозрительно.
Наконец заход. Врач — мужик лет шестидесяти, с лицом, будто он эту жизнь уже трижды прошёл и на четвёртый не сохранился. На бейдже выцвела фамилия: Моршанский.
— Жалобы? — спросил, не глядя.
— Тёща, — честно сказал я.
Он медленно поднял глаза. Во взгляде мелькнуло нечто, отдалённо напоминающее сочувствие.
— Понимаю. Но в МКБ-10 такого диагноза, увы, нет. Хотя давно пора. Что конкретно?
— Требует справку, что я не псих. Иначе на дачу не едет.
— Святая женщина, — вздохнул доктор.
— Заботится о вашей безопасности. Ну, давайте проверяться.
И понеслась. Сначала надели на меня шапку с проводами — будто готовили к связи с альфа-центром. Медсестра, напоминающая габаритами трансформаторную будку, намазала голову ледяным гелем и рявкнула:
— О бабах не думать! О работе не думать! Смотреть в точку!
Попробуй тут не думай, когда в носу чешется, а на башке — антенна для приёма сигналов из космоса.
Потом тесты. Эти самые кляксы Роршаха.
— Что видите?
— Кляксу.
— А если подумать?
— Ну… бабочку. Раздавленную.
— Агрессия, — черкает в блокноте.
— А здесь?
Смотрю — вылитая тёща в бигудях, когда я случайно её рассаду уронил. Но понимаю: скажу правду — закроют.
— Облачко, — говорю.
— Пушистое.
Врач хмыкнул:
— Скрытность. Ладно.
Через час Моршанский закрыл папку.
— Вроде наш, советский человек. Нормальный. Но справку сейчас не дам.
— Почему?!
— Печать у главврача. А главврач на конференции по борьбе с бюрократией. Будет через неделю. И вообще, вам ещё к наркологу надо. Вдруг вы не псих, а просто алкоголик? Это разные кабинеты.
Пошёл к наркологу. Там очередь быстрее, но веселее. Дыхнул в трубку, показал вены. Врач посмотрел на меня устало:
— Пьёшь?
— Как все.
— Значит, много. Справка платная, в кассу.
Неделю я жил как на иголках. Тёща звонила каждый вечер:
— Ну что? Не дают? Я так и знала! Ленка, запирай ножи на ночь!
Через неделю возвращаюсь в ПНД. Главврач вернулся, но, оказывается, закончились бланки. "Приходите завтра". На "завтра" заболела медсестра, у которой ключи от сейфа. Я уже начал реально дергаться, глаз затикал. Думаю, вот сейчас зайду — и меня точно повяжут, потому что я уже готов кидаться на людей.
На третий заход врываюсь к Моршанскому:
— Доктор! Дайте бумагу, или я сам себе диагноз поставлю!
Он молча достал бланк, шлёпнул три печати, расписался закорючкой, похожей на кардиограмму инфарктника.
— Держи, страдалец. 500 рублей в кассу как "добровольное пожертвование на шторы".
Вылетаю на улицу, сжимаю бумажку. Там чёрным по белому: "Психических отклонений не выявлено. На учёте не состоит". Я эту справку чуть не поцеловал.
Вечером торжественно кладу её на кухонный стол перед Мариванной. Та надевает очки, долго читает, проверяет печати на свет (вдруг подделка?).
— Ну что? — говорю победно.
— Съели? Официально заявляю: я нормальный! У меня документ есть! А у вас, мама, есть справка, что вы не ведьма? Нету? Вот то-то же.
Тёща отложила листок, поджала губы и выдала гениальное:
— Справку-то ты купил, это понятно. В нашей стране всё продаётся. Но раз уж деньги потратил… так и быть, поеду. Грузи рассаду.
Сидим на даче. Вечер, комары жрут, я жарю шашлык. Ленка подходит, обнимает:
— Ты герой, Вась.
— Ага, — говорю.
— Только знаешь, в чём прикол?
— В чём?
— Моршанский мне на прощание сказал: "Вы, Василий, к нам через полгодика заходите. Справка-то временная. А жизнь с такой тёщей любую психику расшатает, так что мы вам койку на всякий случай забронировали".
И вот смотрю я, как мама дорогая командует, куда мангал ставить, и думаю: а ведь доктор прав. Справка у меня есть. Но в этом дурдоме она — единственное, что связывает меня с реальностью.
А вчера я эту справку заламинировал и в рамку на стену повесил. Теперь, когда с женой спор заходит, я молча пальцем на неё показываю. Крыть им нечем — из всей семьи официальный документ о наличии мозгов только у меня.
P. S. Через полгода, кстати, зашёл к Моршанскому. Он только дату обновил. Сказал: "Хорошо держитесь. Но если тёща начнёт требовать справку, что вы не верблюд — сразу пишите заявление. Это уже моя специализация".
Кажется, я нашёл в этой системе не врага, а своего циничного союзника. И, кажется, это даже страшнее.
