У каждого из нас есть знакомые – люди с непростой судьбой, вызывающие глубокое уважение.

Мне хочется поделиться историей о моём напарнике – звали его Борис Николаевич, для меня- просто Николаич. Работали вместе почти два года на теплотрассе.

Мужик был неленивый, добродушный и словоохотливый – правда с образованием слабовато. Но рассказывал интересно. Ему было уже за шестьдесят (действие происходило в середине восьмидесятых), до теплотрассы работал грузчиком – но тяжеловато должно быть стало, вот и сменил профессию.

Отступление. От своего отца, от матери, от материных братьев (все воевали) я никогда не слышал ни одного рассказа о войне – не желали рассказывать.

Отец один раз раскололся-

— Слушай, говорю, а можно такой вопрос, вы на передовой задницу чем вытирали?

— Зимой снегом, летом травой, листьями…

— А весной?

— Не помню, я в госпитале лежал…

Николаич же рассказывал много и охотно – пообщаться с ним было очень интересно.

Его призвали в июле сорок первого, и сразу отправили под Лугу – в оборону. Неразбериха, говорил была. На отделение выдали три винтовки, две сапёрные лопатки и гранату. Остальное по месту получите, сказали. Шли пешком – от Кировского завода в Ленинграде.

Фон Лееб рвался к городу, развивая наступление. Лужский рубеж удержал его больше чем на месяц – в Ленинграде успели подготовиться. Но враг тогда был сильнее.

После затяжных боёв, в сентябре, группа армий Север в нескольких местах прорвала фронт и двинулась к городу. Часть Николаича попала под сильный артобстрел, и почти полностью была уничтожена. Сам он рассказывал об этом так –

— Ночью прихожу в себя в полузасыпанном окопе – голова бл.. дь, кружится, звенит, не вижу ни хера – но вроде живой.

Выкарабкался, винтовку откопал, вокруг полазил – может ещё кто жив? Никого не нашёл. Что делать не знаю, куда идти – тоже. Где Немцы, где наши – неизвестно. Бухает где- то вдалеке, но в стороне города, значит за линией фронта оказался – заеб.. сь попал, надо к своим пробираться.

Пошёл. До Ленинграда оттуда около ста километров – шёл ночами, днём боялся. Так никого и не встретил. Винтовку и документы сохранил – значит не дезертир. Как- то удачно не нарвался ни на Немцев, ни на наши патрули – пришёл прямо к себе домой, помылся, поел, выспался и утром – в военкомат. Так мол и так, рядовой Ле…в, часть номер такой- то, прибыл вот– желаю значит, дальше Родину защищать.

— Какая часть, говоришь? … Из под Луги? Так нету такой части, погибла она.

— А в Луге Немцы. А ты сам случаем не диверсант? Ну- ка сидеть здесь, не шевелиться! Сейчас разберёмся, кто ты такой.

— Ну и сижу значит, там в коридоре, говорит. Ни винтовку, ни документы не отобрали- повезло. Дожидаюсь, а сам думаю – вот попал, так попал. Они же долго разбираться не будут- кто знает, чего от них ждать?

Из соседнего кабинета высовывается офицер – морда красная – от недосыпа, должно быть.

— Кто такой?

— Рядовой Ле…в, часть номер такой- то, часть уничтожили, прибыл за предписанием.

— Документы?

— В порядке. Оружие – вот винтовка, и полторы обоймы ещё осталось.

— Тебя- то мне и надо. Обстрелянный?

— Так точно.

Выписывает предписание – смотри – вон во дворе машину грузят, там офицер распоряжается, бегом марш к нему!

И Николаич попал в партизаны. Тогда действительно формировали армейские отряды для отправки в тыл к противнику. Предполагалось, что в тылу эти подразделения сами будут пополняться выходящими из окружений солдатами и местными жителями. Собственно, так оно и происходило в дальнейшем.

Нападали на Немецкие гарнизоны, пускали поезда под откос, мосты и железные дороги взрывали – когда было чем. Снабжение- по воздуху, самолётами, или управляйся сам – в основном- трофейным оружием, связь с центром нечасто и тайком, чтобы Немцы не запеленговали.

На такой огромной территории у Германии разумеется не хватало возможностей контролировать каждый населённый пункт. Вот и управлялись – по мере сил отравляя существование Вермахту. Иногда успешно, иногда – дай Бог только ноги унести.

Был приказ – встретить спецпоезд, пустить под откос, всё, что можно- уничтожить. Подобрались засветло, выставили караулы, линию заминировали, сами сели в засаду. Стемнело.

Но Немцы тоже не дураки были – пустили вперёд дрезину с двумя платформами и прожектором, пулемёты, и команда автоматчиков. Как они разглядели установленную мину? Остановились, полезли снимать. Командир скомандовал "Огонь", а много там навоюешь с винтовкой- то, против пулемёта? Треть отряда за пять минут полегло, остальные – врассыпную.

Автоматчики преследуют – видно приказ был уничтожить отряд – мы им тогда крепко уже насолили. Бежим, стало быть, спасаемся. Тут река впереди – неширокая, метров тридцать, но я ж, бл.. дь, плавать- то не умею ни х.. уя! Разделись, сапоги и одежду кульком на головы, винтовку на шею – вперёд. Как выше горла перехлёстывать стало- всё, думаю, отвоевался.

Руками ногами молочу, ничего не вижу, пузыри пускаю. Водички хлебнул, тут товарищ меня прихватил за шкирку, вытащил на твёрдое – только узел со шмотками я утопил. Так и идём дальше – он оделся и в обуви, а я в исподнем и босиком. До места базы отряда идти километров сорок – решили найти хоть какой угол, переночевать, барахла какого поискать- мне одеться, а утром – в отряд.

Подходим к деревне – вроде тихо, чужими не пахнет. Пробираемся тихонько – глядь – свет в окошке. Стучимся – слышим идёт кто- то к двери.

Открывает – Батюшка. Поп то есть. Смотрит на меня, мелко крестится, потом мычит, и в обморок. Что за оказия? Входим в хату – старушки ещё две, тоже смотрят на меня с ужасом. Посреди хаты, на столе стоит гроб. А в гробу- такой же рыжий, босой, и в исподнем – даже внешне немного похожи.

— Не пугайтесь, говорю, мы партизаны, а не привидения. Нам бы заночевать?

Утром местные собрали какой ни есть одежёнки, опорки на ноги, и мы пошли.

Командир отряда правильный был мужик, и справедливый. А вот политрука прислали – полного придурка. Всё политинформации проводил, лозунги вслух зачитывал- со значением. Надоел всем.

Остановились однажды на ночлег в деревеньке – пять домов, три бабки. Выставили караулы по дороге – с двух сторон. Бабуля смотрит на нашего – снег на дворе, а он с сентября в летних ботиночках ходит –

— Милок, ты же помёрзнешь весь, на- ко тебе – вот валенки от сына остались, сам- то он на фронте, бери, бери, ноги береги…

Ночью тревога – Немцы. Тот сторожевой, что на дороге стоял, откуда Немцы шли, вовремя тревогу поднял — успели уйти, а второй – что с другой стороны на этой же дороге- тот самый, что с валенками – куда ему деваться? Вместе с нами и побежал.

Добрались до отряда. Отдышались.

Политрук построил всех, смотрит –

— Откуда валенки у тебя?

— Так бабуля подарила.

— Мародёрствуешь, стало быть? Почему не вернул?

— Там немцы уже в деревне были. Да и не так просто взял, подарила она…

Вывел при всём строе, и застрелил из пистолета.

—————

..

Командир услышал выстрел, вылез из землянки, поняв, что произошло, посерел лицом.

Промолчал. Скомандовал –

— Вольно, разойтись.

Мы потом только издалека слышали – как он матом обкладывал этого политрука. Субординация называется. Нельзя командирам в присутствии рядовых ругаться.

А политрук потом глупо погиб – сам на мине подорвался. Невнимательный был.

Не поленились, собрали, что осталось, в плащ- палатку завернули, яму вырыли –чтоб похоронить достойно.

Постояли над холмиком, помолчали.

Командир говорит – Ну, жил, бл.. дь, бестолково, и скончался непонятно. Да и х.. й с ним. Другого пришлют –может лучше будет. Память ему – всё ж за Родину погиб.

— Смирно! Салют!

Стрельнули вверх. Потом по сто грамм выпили на помин души.

— А вообще везучий я, Николаич говорил.

Сколько раз ранили – и всё по пустяку – там царапнет, тут приложится – даже в медсанбат идти было лень – тряпкой замотаешь – само заживёт.

Николаич в начале сорок четвёртого, когда фронт двинулся на запад уже серьёзно, когда партизанские отряды стали расформировывать, попал в батальонную разведку – с его опытом войны в партизанах – бесценный был боец. Сколько раз за линию фронта хаживал – только он сам знает.

Из серьёзных ранений – осколком пересекло на левой руке кости. Два пальца (мизинец и безымянный) скрючились вовнутрь – но немного двигались – сжать кулак было можно.

А вот второе – как из анекдота – Николаич плохо выговаривал слова – гнусаво, и с придыханием.

Это, бл.. дь, мне осколок прямо в язык попал. Пополам рассекло.

Врач, когда лечились, пинцетом тычет, гад, ковыряет, вытаскивает железяку из языка, больно, с@ка до слёз, а он хохочет в голос – Ты у меня, говорит третий такой, за всю войну.

Только тебе больше всех повезло – зубы все целы.

Первый говорил, что в атаку шли, рот открытый, вовсю орал -"За родину", второй- "За Сталина"! А ты что кричал?

— А я, бл.. дь, кровью захлёбываюсь, булькаю, кашляю, но честно отвечаю- "Лёха, ё.. б твою мать, патроны где"?

Таких анекдотов Николаич рассказывал десятки.

По доброму рассказывал – весело и простодушно. Слушать его было – как Твардовского читать – из Василия Тёркина. Ни злобы от него, ни обиды – просто человек жил так- правильно делал своё дело. Сложилось просто, что пришлось повоевать.

В мае восемьдесят пятого года, у нас (ну, как и везде) в конторе провели митинг памяти – всем ветеранам торжественно вручались ордена Отечественной войны на сорокалетие Победы.

В президиуме актового зала сидят уважаемые люди – с орденами, медалями, в хороших костюмах. По очереди говорят добрые и правильные слова – о памяти, о преемственности поколений, о том, что забыть пережитое нельзя. Правильно говорят. Вдумчиво, и справедливо.

Потом по очереди начинают вызывать из зала награждаемых.

— Орден Отечественной войны второй степени присваивается…..

— Орденом Отечественной войны второй степени награждается —

Очередной ветеран поднимается на сцену, получает награду, улыбается, произносит слова благодарности, все аплодируют.

И вдруг –

— Орденом Отечественной войны Первой степени награждается Л.. в Борис Николаевич – и все так с удивлением смотрят – а почему это ему -первой?

Мы сидим рядом в зале, он так подрывается вскочить, я ему вслед – Николаич, блин, плащ сними, куда ты в плаще на хрен?

Снял. Мне отдал.

А под плащём — выцветший армейский китель без погон – он так всю войну и прошёл рядовым – и с обеих сторон – награды от плеч до карманов. Первую степень ему присвоили, потому, что орден Отечественной войны второй степени он получил ещё в сорок пятом.

Я успел разглядеть Славу, Красную звезду и Отечественной войны. А медали пересчитать – это надо было специально постараться. Но "за отвагу" — там было несколько.

Жаль. Я закончил институт и перешёл работать в проектный отдел с теплотрассы. Наши пути разошлись – и больше мы не встречались.

Но покуда жив – считаю своим долгом хранить память о таких людях – и стараться рассказать о них всем – чтобы не забывалось.

Еду на автобусе в Гамбург. Примерно в 8:15 утра у нас происходит преступление века – у одной дамы лет пятидесяти пропал ботинок. Она спала, сняв обувь, и кто-то вероломно украл правый ботинок Columbia. Что же делать, она теперь не сможет выйти. Водитель останавливает автобус и объявляет на двух языках (немецком и английском) "Дорогие пассажиры, у нас пропал ботинок, темно-синий, посмотрите, пожалуйста, у себя под сидениями. Повторяю, пропал ботинок". Мы все просыпаемся и ныряем под сидения.

Ботинка нет.

Водитель берет фонарик, извиняется перед всеми и тщательно осматривает каждый миниметр салона автобуса.

Ботинка нет.

Я говорю жертве кражи "Может быть он у вас в сумке?". Она вскидывает брови: "It’s bizarre! Nonsense! Что ему делать у меня в сумке? Я же не Сумасшедшая!". Ну, может, вы все-таки посмотрите у себя в сумке?

Она смотрит на меня таким взглядом, будто я предлагаю ей вступить в "Единую Россию" и открывает свою сумку.

Ботинок там.

Она случайно его спросонья положила в сумку. Водитель называет меня Frau Sherlock Holmes и приносит кофе в награду за невероятную дедукцию. Да, ведь ботинок мог просто убежать на своих крошечных ботиночьих ножках, вариантов масса. Все снова ложатся спать. А я пью свой первый немецкий заработок за умственный труд

Строили мы как-то многоэтажный дом, я там прорабом работал.

И, как на всех стройках после снятия опалубки, оставалось немного досок, которые уже ну никуда — короткие, сломанные, треснувшие — неликвид, короче. Подходит ко мне бетонщик Володя (неплохой в общем-то мужик) с просьбой отдать их ему на дрова, у него частный домик

У меня два сына, на момент событий 4 и 5 лет. Однажды жена узнала о секции дзюдо, где папы занимаются с сыновьями (обязательное условие) и убедила меня в необходимости "хотя бы попробовать"... Пришли в школьный маленький спортзал. Дети — ровесники моих пацанов, папы все ростом чуть ниже среднего, на их фоне я выглядел достаточно "солидно" (рост за 180, вес под 100). Старший сын сразу оценил обстановку — "мы здесь самые крутые". После разминки одно из упражнений — ребенок садится отцу на ноги, родитель делает упражнение на пресс. Надо сказать, что в молодости я был человек спортивный и подобные упражнения никогда не вызывали никаких проблем. И вот, звучит команда тренера — я напрягаюсь и неожиданно даже для самого себя не просто пукнул, а сотряс стены аки иерихонская труба... Повисла звенящая тишина, но через секундную паузу раздался переполненный восторгом голос моего сына: "Это МОЙ папа!! "И столько было в его голосе гордости за отца, дескать, вашим папам до моего как до Луны... Плакали от смеха...

Случилась эта история с моим знакомым в начале 2000. Тогда он(назовем его Вася ) занимался, историческим фехтованием. Где молодые люди в кальчугах и доспехах стажаются на мечах, а девушки в стариных нарядах готовят им еду. Со стороны интересное зрелище.

Как то поздним вечером возвращался домой с тренировки. Ну и что бы сильно не переодеваться одел футболку на кольчугу, сверху куртку, меч в рюкзак.

По пути к нему пристали двое типичных гопников с вопросом типа дай закурить, 5 Рублей, почему нету. Мой знакомый их послал и хотел идти дальше. Тут один из отморозков достал нож и ткнул в живот. Нож естественно застрял в кальчуге. Тогда Вася достает из рюкзака меч и бьет гопника плашмя по голове. Тот естественно оседает и падает в лужу. Второй из гоп видя все происходяшее падает на колени со словами: "Дункан Маклауд, не убивай меня пожалуйста! "