Бригада придворных писателей в авральном режиме писала эпохальную книгу-биографию Константина Устиновича Черненко. Великая книга должна была рассказать о жизненном пути героя книги. Полной лишений, невзгод, подвигов и побед.

Лажа началась с подвигов. Герой книги предпочел всю войну проучиться в партийной школе. Под танки не бросался, грудью командира не закрывал, бойцов в атаку не поднимал, рейхстаг не брал. Хотя по возрасту ему в самый раз быть командиром минометной батареи.

Пошли в архивы, может там чего найдется? Нашли документ. Отказ о переводе в Москву. Причина — "Падок до женщин". И по "стакану" были сигналы. Вместо столицы послали завотделом в Молдавию.

В те годы ввели правило: с такого-то уровня должностей высшее образование — обязательно. И герой книги стал студентом-заочником Кишиневского пединститута.

Начали искать однокурсников, преподавателей. Их рассказы очень украсили бы Великую Книгу.

Найти сокурсников и преподавателей не составило труда. В те годы большинство были живы. Но опять лажа случилась. При всем напряжении памяти они никак не могли вспомнить такого сокурсника и заочника. По документам они с ним вместе учились, другие его учили и принимали экзамены. Должны были помнить. Но никак не могли вспомнить.

А как тут вспомнишь? Заочник — заведующий отделом ЦК партии. И что, заведующий отделом ЦК партии будет ходить на ваши дурацкие лекции и сдавать экзамены? Или ректор пединститута отчислит заочника за систематический пропуск занятий? Такой студент-заочник сам скорее отчислит ректора.

Думаю, диплом просто "выписали". Ректор позвонили в ЦК "заочнику". Сказал, что "все готово". Приехал водитель "заочника" и забрал диплом.

Наверное, герой книги даже не знал где находится здание пединститута. Он даже не знал в какую дверь там входят.

Но тут пришел Горбачев. И науку "черненковедение" тут же закрыл.

Впрочем, мировая наука такую потерю даже не заметила.

У меня два сына, на момент событий 4 и 5 лет. Однажды жена узнала о секции дзюдо, где папы занимаются с сыновьями (обязательное условие) и убедила меня в необходимости "хотя бы попробовать"... Пришли в школьный маленький спортзал. Дети — ровесники моих пацанов, папы все ростом чуть ниже среднего, на их фоне я выглядел достаточно "солидно" (рост за 180, вес под 100). Старший сын сразу оценил обстановку — "мы здесь самые крутые". После разминки одно из упражнений — ребенок садится отцу на ноги, родитель делает упражнение на пресс. Надо сказать, что в молодости я был человек спортивный и подобные упражнения никогда не вызывали никаких проблем. И вот, звучит команда тренера — я напрягаюсь и неожиданно даже для самого себя не просто пукнул, а сотряс стены аки иерихонская труба... Повисла звенящая тишина, но через секундную паузу раздался переполненный восторгом голос моего сына: "Это МОЙ папа!! "И столько было в его голосе гордости за отца, дескать, вашим папам до моего как до Луны... Плакали от смеха...

В далеком-далеком прошлом веке я обучался в медине, и на цикле по общей хирургии у нас преподавал доктор, как сейчас говорят, кавказской национальности, то есть, грузин. Кто в курсе, занятия у медиков, как правило, разбиты на теорию в одной аудитории, и практику в палатах с больными.

Как правило, между ними — довольно большое расстояние, которое приходилось преодолевать во время перерыва. И как-то раз после теории идём на практику и от нечего делать травим о бабах, препод идет сзади. Один мой одногруппник начал жаловаться на внутримышечные инъекции, которые ему делали в поликлинике: "Жопа, говорит, болит". А затем начал рассказывать, как вчера ходил на бл&дки в универ-"на[дури]лся, как хотел". И тут-же без всяких переходов-"Только жопа болит". И тут препод, с характерным грузинским акцентом. (а занятия он, кстати, вёл на чистейшем русском!!?) отвечает -" Вах! Да ты не на те бл&дки ходишь, дарагой".

Занятий в тот день у нас уже не было.

Работаю официантом. Обслуживал столик: парень и девушка лет 20 на вид, заказывал парень, а девушка кивала и влюблённо вздыхала. Парень — красавец, не отнять. Получив счёт, отдал его девушке. Она округлила глаза, а он улыбнулся и попросил чаевые оставить, а у него дела — встал и ушёл. Девушка, краснея, умоляла подождать, пока мама деньги переведёт, и расплакалась. Я успокаивал и обещал помочь. Оплатил, она просияла, оставила номер, и исчезла. Вскоре они развели так два соседних кафе.

Три ногтя, сломанных под корень, две мозоли... Да, я обожаю фисташки.