Незадолго до краха Советского Союза один преподаватель нашей кафедры обмолвился, что его трёхкомнатная квартира занимает три этажа сразу.

В советские времена в трёхуровневых квартирах не жили даже генсеки, а в сочетании с упомянутым количеством комнат такая планировка, думаю, и по сей день является изрядной диковиной. Впрочем, в словах преподавателя слышалась какая-то ехидца. Заинтригованный завкафедрой при первом удобном случае наведался к нему в квартиру, прихватив в качестве повода меня, двадцатилетнего оболтуса с какой-то бумажкой, на которую требовался срочный отзыв.

Дом преподавателя оказался расположенным сразу за роскошным зданием главного ГУМа Владивостока, в дореволюционные времена лучшего местного торгового дома "Кунст и Альберст". Он принадлежал немецким предпринимателям Густаву Кунсту и Густаву Альберсту. Оказалось, что наш преподаватель располагается как раз в покоях, где жил то ли Кунст, то ли Альберст. Путь к его квартире походил на кошмарный сон из романа Кафки – по необъятной парадной лестнице и анфиладе дворцовых палат, разгороженных фанерой на десятки комнатушек, между которыми сушилось бельё на верёвках.

Но квартира нашего преподавателя оказалась надежно отгорожена каменной стеной от всего этого безобразия – он владел двумя лестничными пролётами и двумя лестничными площадками на чёрном выходе, а также угловой комнаткой, выходящей двумя своими окнами на восток и на юг, прямо на залив Золотой Рог. От этого в комнате было удивительно светло и уютно.

Хозяин рассказал, как при вселении в эту квартиру первым делом хотел отпилить и выбросить совершенно чудовищную чугунную батарею высотой почти в рост человека. Эта батарея стояла прямо у входа, занимала всю стену комнатки и была покрыта многими слоями облупившейся краски самых омерзительных расцветок, включая ядовито-зелёную. В последний момент он из научного любопытства принялся отдраивать эту краску на одном участке до тех, пока под его наждаком не засверкало золото, тиснёное грифонами и прочей сложной чеканкой высочайшего качества. Конечно, это была всего лишь медь или бронза с умело подобранными цветовыми добавками, но отдраенная до конца батарея загорелась под прямыми лучами солнца ярче золотых куполов храма. Стало понятно, почему батарея такая высокая и поставлена в такое неудобное место – на неё всегда било солнце прямой наводкой то с восточного окна, то с южного, отчего эта светлая комната становилась ещё светлее.

Потом он взялся за высоченный потолок, покрытый невразумительной штукатуркой. Под ней обнаружились летящие розовощёкие купидоны на золотистых облачках в голубом небе. В принципе, новый хозяин просто вернул этой комнатке её первоначальный вид, но смотрелась она теперь как цитата из Зимнего дворца в Петербурге.

Труднее ему было с лестницей, но и тут он справился – на первой лестничной площадке отгородил кирпичной стенкой просторную кухню и облицевал её плиткой, вниз по лестнице пустил детскую катательную горку для своего трёхлетнего ребёнка с батутом внизу, над ним укрепил вертикальную спортивную стенку. Нижнюю лестничную площадку он закрыл дверями с обеих сторон и сделал из неё отличную спальню для себя с женой и двух малолетних детей, включая годовалого сына. Третий, уже 14-летний сын спал наверху в той самой комнатке с грифонами на раздвижном кресле-кровати. Но, как говорится в рекламе, и это ещё не всё – вторая дверь из спальни вела дальше вниз по лестнице, и там прямо над ступеньками, на высоких сваях, он сделал бар, а под ним глубокий погреб

– ступеньки ведь вели дальше вниз. Впрочем, владения хозяина на погребе заканчивались, дальше начиналась вероятно не менее странная следующая квартира.

Один только недостаток я заметил в этой квартире – звукоизоляция там была никакая. Хозяин объяснил, что намеренно оставил широкие отверстия в спальне, чтобы вовремя услышать, когда затихает трёхлетний сын – в этот момент надо было бежать и смотреть, что он ещё собирается натворить.

Хорошо посидев в баре и наконец распрощавшись с хозяином, мы вышли наружу. Я заметил, что моего лысого экспансивного завкафедрой просто распирает какая-то мысль. Наконец он не выдержал: "Всё понимаю, но где они детей успевают делать? "

Как–то Никита Владимирович Богословский попросил выдающегося диктора радио времен Великой Отечественной войны Юрия Левитана, того самого Левитана, за голову которого Гитлер обещал колоссальные деньги, того самого Левитана, про которого во время войны ходил анекдот: спрашивают Сталина:

"Товарищ Сталин! Когда война кончится? " — "Левитан скажет".

Так вот, просит Левитана Никита Владимирович нарисовать что–нибудь на листке бумаги. Тот отпирается, говорит, что никогда в жизни не умел рисовать.

— Ну, нарисуй хотя бы домик, ведь это так просто!

Короче говоря, уговаривал он его, уговаривал, и Левитан сдался.

Нарисовал домик, из трубы дымок идет. Такой примитивный, детский рисунок. Никита Владимирович взял этот рисунок, вставил в рамку под стекло, повесил у себя дома и с каждым, кто приходил к нему в дом, на что–нибудь спорил, что это подлинный Левитан.

У моего знакомого дома — волнистый попугайчик мужского пола. И как полагается настоящему мужчине он очень озабочен в ceксуальном плане.

Ну, и привезли ему как то особь женского пола. Аркаша (так зовут этого мужчину) начал ее обхаживать, употребляя следующие реплики:

— Аркаша красивый, Аркаша хороший мальчик, — и так на протяжении нескольких минут. Потом отошел от своей дамы немного, наклонил голову и говорит:

— Ну, что?

Рассказала подруга жены, она в воинской части работает каким-то писарем.

Ну вот, сидит она у себя в кабинете, бумажки, приказы всякие с места на место перекладывает, тут заглядывает прапор, кладовщик и спрашивает:

— Тебе лампочки нужны?

— Какие?

— Ну на 40,60,75 ватт в люстру вкручивать.

— Конечно!! (от халявы у нас никто не откажется)

— А сколько? — следует вопрос.

— Ну неси, сколько не жалко, — говорит подруга. Прапор исчезает.

Минут тридцать его не было, потом он заходит и следует вполне конкретный вопрос:

— А на хера тебе столько много?

Вот она, широта русской души!!!

У Вовки в садике есть боевая подруга Маша. Дружат с ясельной группы.

Сегодня утром бужу сына. Не реагирует. Стягиваю одеяло и тихонько щекочу пятку. Вовка сквозь сон с улыбкой:

Ну, Мааашааа.!