Новороссийское высшее инженерное морское училище (НВИМУ), 1985 год.

Наконец-то наступил и для нас долгожданный четвертый курс.

Четыре лычки — это вам не жук на палочке.

Четыре лычки — это когда вместо полного построения потерявший всякую совесть дневальный кричит в коридор:

"В четырнадцатой роте вечерняя поверка произведена! "

Неужели теперь и на нашей улице?

Перед началом занятий, во время летнего отпуска, мы с другом отправились к нему на родину.

Неделя пролетела незаметно. Отлично провели время — поплавали в речке, погоняли на велосипедах, попутно снимая выдуманные нами цирковые велотрюки на мой недавно приобретённый фотоаппарат "Зенит". Обращамая плёнка Орвохром, сульфит натрия безводный, бромистый калий — вот это вот всё.

К концу поездки у меня всё-же оставалось ещё немало неотснятых кадров, поэтому я с нетерпением ждал новых ярких событий, чтобы завершить начатое.

И события эти не заставили себя долго ждать.

Ребята постарше готовились к выпуску — защищали дипломы, шли на распределение и, как оказалось, запасались альпинистским снаряжением.

Альпинизм в нашем училище по популярности уступал разве что спортивному ориентированию.

И вот тишина одного летнего утра была нарушена какой-то суетой и возгласами:

"Вы еще не видели? Идите скорее смотреть, пока не сняли! "

И мы с другом, вооружившись недавно приобретенным фотоаппаратом "Зенит", отправились на разведку.

Оказавшись снаружи, мы явились свидетелями событий, затмевающими своей яркостью любой из отснятых нами ранее велотрюков.

На высоте между четвертым и пятым этажом висела прибитая строительными гвоздями к бетонной стене курсантская форма. В те годы мы называли такие гвозди дюбелями.

Распятый "курсант" стоял (висел) в полный рост — брюки, фланка, гюйс, тельняшка — все дела.

Самым же вызывающим в той картине было, пожалуй, вопиющее нарушение ним формы одежды — фуражку-мичманку он держал под мышкой в правой руке.

Никакой норд-ост не спас бы незадачливого кадета от четырёх нарядов вне очереди, окажись тот в подобном виде перед лицом вышестоящего начальства.

Поддавшись охватившему нас всеобщему веселью, мы сделали несколько снимков вблизи, а затем отошли на сотню метров, чтобы заснять всю эту красоту панорамно, но были остановлены окриком:

"Стоять! Оба — ко мне! "

Кричавшим оказался дежурный по училищу капитан третьего ранга Присяжнюк.

Будучи дежурным по училищу, это он, выражаясь культурным морским языком, протабанил ночные события, ответственность за которые теперь возлагалась тяжким грузом на оба просвета его погон.

Однако четыре лычки — это вам не жук на палочке.

Четыре лычки — это когда вместо полного подчинения приказу уже хватает дерзости развернуться на необходимое количество градусов и рвануть наутёк, что мы с товарищем успешно и проделали.

И в самом деле — зря мы что ли все предыдущие три года бегали многокилометровые кроссы?

Шкаф бывало: "Я вас наказываю не за то, что вы совершили нарушение, а за то, что попались. "

Но радость наша была преждевременной. Минут через пятнадцать в роте было объявлено срочное построение.

Перед строем возник уже упомянутый Присяжнюк, и потребовал:

"Старшина, отдай команду — фотографам выйти из строя! "

Один из наших товарищей решил, что фотографов ожидала какая-то шара (холява), и совсем уж собрался сделать шаг вперёд, но мы его опередили.

"Возьмите фотоаппарат и следуйте за мной", — приказал Присяжнюк, — "Сейчас я буду вас фотографировать.".

С этими словами он привёл нас в помещение, оказаться в котором опасались не только новоиспечённые четверокурсники, но даже и шестикурсники, которым до выпуска оставалось не более двух недель.

Присяжнюк завёл нас в кабинет начальника Организационно-строевого отдела (ОРСО) капитана первого ранга Бориса Николаевича Сверкунова.

Последний, сидя насупившись за своим столом, потребовал:

"Открывайте фотоаппарат, вынимайте плёнку, засвечивайте всю... Цветная, что ли? "

Утвердительный ответ вызвал на его лице некое смятение, напоминавщее своими очертаниями угрызения совести, однако полковник быстро овладел собой.

"А теперь идите, и снимайте со стены всю эту мерзость как хотите. Снимете — долОжите! Можете идти. "

И, понурившись, мы с моим другом отправились выполнять полученный приказ.

Первая попытка зацепить с крыши злосчастное распятие куском подвернувшейся под руку проволоки успехом не увенчалась — проволока разгибалась как пластилиновая.

Пришлось идти на поклон к сварщику, который изготовил для нас из арматурной стали великолепный захват-"кошку", состоявший из трёх остро заточенных когтей.

Вооруженные верёвкой и полученным устройством, мы вернулись на крышу.

Первые попытки удачи тоже не принесли. "Кошка" попросту раздирала материю, и форма, освященная подвигом матроса Железняка, оставалась на своём месте — хоть и потрёпанной, но непобежденной.

Мало помалу, однако, лоскуты начали становиться всё тоньше и тоньше, и принялись отваливаться сами собой.

Примерно через час ткань со стены полностью исчезла; оставались только ремень, да проклятая фуражка.

Впоследствие нам довелось пообщаться с одним из тех альпинистов, который признался, что изначально планировал пропустить дюбель насквозь через [м]ляху ремня, прихватив таким образом её к стене намертво, но затем отказался от этой затеи. Спасибо тебе, дорогой, друг Змей!

Еще через час удалось удалить и все остальные части, однако дюбеля так и остались торчать из стены немым укором, и, возможно, остаются на своих местах до сих пор.

Дня через три до нас донесли конфиденциальную информацию.

На собрании своих подчинённых начальник Организационно-строевого отдела (ОРСО) капитан первого ранга Борис Николаевич Сверкунов объявил:

"Ну, слава богу. Наконец-то хоть один выпуск догадался сделать хоть что-то оригинальное. А то вечно напьются, и бьют друг другу морды. "

Служил я в Джульфе, на иранской границе двухгадюшником в 82-84гг. В горном батальоне. Командир взвода, потом ротный погиб на учениях, поставили меня ротным. Копец. Тяжело было очень. Дисциплина держалась на кулаках(хорошо я кмс по боксу). Комбат Шевченко практиковал изрядно педагогические наставления в виде боковых и прямых. И нам советовал.

В силу специфики нашей работы, наша компания всегда находится под охраной полиции. Полицейские вооружены до зубов: бронежилеты с дополнительной защитой, каски, автоматы, пистолеты Макарова, наручники и слезоточивый газ "Черемуха". Естественно, каски и дополнительную защиту они не носят — это слишком громоздко и жарко.

Однажды наши полицейские

Будни немецкой морской пехоты. Мой взвод уехал на учения на карибы. Я "вовремя" сломал руку и остался в хмурой и дождливой Германии. После того как рука срослась я вернулся на службу и временно попал в "прокаженный" 4 взвод. Куда спихивали всех кто больше некчему не годен.

Меня и еще пару парней отправили чистить оружие перед большой проверкой. Вместе со мной чистил оружие и один парень, тоже из русскоговоряших. Но со страностями. В конце он в психушку загремел.

Так вот, драим мы МГ3 (немного доработаный МГ42) хорошая вешь. Каждый чистит свой. Вдруг он поворачиватся ко мне и говорит "Сань, я МГ собрал А крышку что то звкрыть не могу, глянь что там". Беру МГ и пытаюсь закрыть. Не закрываются. Смотрю внимательно и охереваю. Пацан отмотал 3 года в пехоте, его со мной натаскивали на этом пулемете. А натаскивали нас огого. И он умудрился впихнуть затвор в пулемет задом наперед, вставить возвратную пружину и затыльник. До того момента я даже не знал что так можно. Большего издивательства над оружием в живую я больше никогда не видел.

А служил я в войсках ПВО под Москвой.

И была у нас в казарме одна очень мощная железная дверь с множеством замков.

И окошко с железной решёткой в толстенной стене. Там хранилась вся секретная техническая документация ЗРК.

Каждое рабочее утро офицеры с РЛС, отправляясь на занятия, получали документацию через это окошко, а вечером возвращали