и начштаба, который тут же перехватил его в свои рачительные руки. Художников-оформителей штаты кадрированного полка не предусматривали, так он определил меня в вечные посыльные в составе наряда по штабу. Там, между делом, и научился я работать во всех потребных художественных техниках и материалах. Легко расчерчивал на ватмане всякие таблицы и схемы, надписывал тушью шапки и расставлял значки и стрелки на картах, в цвете и во всех деталях вырисовывал на планшетах самолеты и другую технику армий стран вероятного противника… Вершиной творчества стало монументально полотно, изображающее бравого советского воина в каске с автоматом поперек груди на фоне знамен и оружия – его установили на плацу. Жизнь настала богемная. Разбаловался я. Казарменная рутина – подьемы и отбои, разводы и построения, осмотры и поверки теперь были не для меня. В столовую иду не строем, а сам по себе и, если захочется, то и не по распорядку. Вдобавок, когда в казарме думают, что я в штабе, а там считается, что в казарму ушел, грех не воспользоваться таким раскладом, чтобы несколько часов не урвать для личной жизни. Оборзел до того, что от строевого шага отвыкать стал, а в парк пушку чистить и дорогу забыл. А все это оттого, что полковые штабные офицеры с заказами в очередь стоят, пропуская вперед только начштаба.

И вот возвращаюсь однажды ночью в прекрасном расположении духа через дыру в заборе из очередного самохода. Иду мимо казармы, а там в окнах свет. Что такое?! Придется зайти.

Дневальный четко доложил обстановку:

— Пьяный шофер командира полка из парка командирскую "волгу" угнал и теперь катается вокруг части, хочет обратно прорваться, а комендантский взвод его ловит. Тебя комполка тоже искал. Иди, сдавайся.

"Ну все, крепко попух, — думаю. – Командир полка – это точно 10 суток губы. "

Но деваться некуда, в штабе стучу в дверь кабинета:

— Товарищ… по вашему приказанию… прибыл.

— Где был? – вопрошает грозно подполковник.

— Э-э… в казарме. Надо же помыться, побриться, подворотничок подшить, а то все дни в штабе, — боже, что я несу, какой подворотничок в третьем часу ночи?

Этой дешевой отмазке жить оставалось всего мгновение. Ее убил бы любой естественный в этой ситуации следующий уточняющий вопрос. Спас звонок телефона.

— Что? Поймали? Так, машину в парк, а этого мерзавца на гауптвахту. Записку об арестовании сейчас с посыльным пошлю.

Протягивает мне заполненный бланк:

— Передашь дежурному по части.

Несу эту бумажку, размышляю: "Вот ведь какая подлая штука эта губа. Если мимо кого-то и пронесет, все равно на кого-нибудь другого свалится. "

насколько помню ненец по национальности, в общем, представитель какого-то народа нашей необъятной страны, пусть зовут парня Васей.

Стрельбы шли полным ходом, когда одному из индийский генералов на глаза попался наш Вася. Вася был своеобразной внешности. Похоже к ним очень хорошо пристаёт загар, становятся почти мулатами, а за счёт неевропеского разреза глаза, прям вылитый индус. Телосложения он был очень субтильного, у среднестатистического человека запястье как у него бицепс.

Так вот, заметив нашего Васю (далее В.) индус (далее И. Г.) решил задать пару вопросов.

И. Г. — Сколько раз отжимаешься?

В. — 90.

На самом деле Вася отжимался от силы раз сорок. Но боязнь опозорить родную страну удвоил эту цифру. Да и не заставят же его отжиматься какой-то индийский генерал. Делегация из российских генералов, полковников и подполковников услышав вопрос индуса и видя телосложение Васи побледнело, сейчас будет позор. Когда Вася услышал от индуса: "Ну тогда отжимайся" побледнел и Вася. Индус с недоверием смотрел на Васю и по его взгляду было видно, что он не верил в его физические возможности.

Вася начал отжиматься, пока его не остановят. Остановили его на 120. В шоке были все.

Российский генерал со словами: "Это наш обычный солдат", повёл индуса дальше.

А Вася получил прозвище Тигр. После этого с ним невозможно было куда-то выходить. Везде — в столовой, в парке, просто на улице — к нему подходили и после вопроса: "Ты тигр с танкового батальона? " — жали руку.

не показалось — еще и ледокольный.

Оказался я на этой махине самым обычным путем, так все могут: когда его зимой 1988 года приняли в строй, на него, как на чудо невиданное, организовали экскурсию обкомовско-парткомовских жен. К которым прилагалось небольшое стадо обкомовско-парткомовских и не очень детей. Мой папа тогда как раз был то ли в обкоме, то ли в профкоме (тут семейная биография уже туманна), в общем, не то, что бы меня спрашивали, хочу ли я поучаствовать в этом празднике жизни, но я на эти плавающие три фубольных поля попал.

Конечно мне, пацану, там всё безумно понравилось. И махина — ого-го, и в школе все от зависти обосрались, и даже еще раз обосрались, потому что нам разрешили на реакторе постоять. Да, на действующем работающем реакторе. Наверное, потому я такой умный и веселый и вырос. ;)

Но почему-то ярче всего запомнились два момента.

1. Вся гламурная стайка жен с дитями стоит на мостике. Высота — примерно 10-12-й этаж обычного дома, обозреваем сверху прям всю эту красоту и размах. С нами от всей души страдает старший помощник, которого, за грехи всей его жизни, отправили сопровождать эту взрывоопасную экскурсию жен партийных шишек. Дамы в какой-то момент замечают козловой кран на корме (это такая стальная хрень, метров 25 в высоту, не меньше, и ездит по рельсам вдоль всего судна) и просят рассказать, а для чего вот эта штуковина нужна? Старпом собирает всю свою выдержку и богатый словарный запас и начинает объяснять тоном, понятным идиотам и студентам:

— Ну, мы же контейнеровоз... Мы, когда грузимся, мы этим краном контейнеры себе на палубу ставим... И обратно потом выгружаем... Им же... В общем-то...

— Ой, а прямо с берега, да? А как он поворачивается?

— Нет. Контейнеры мы с берега принимать не можем... Контейнеры с берега спускают на воду, и они там плавают. А потом буксиры нам их заталкивают... В... Нам.... В попочку, короче, нам их заталкивают, и мы их там этим краном поднимаем!

.... обкомовско-парткомовские жены в восторге от такой суровой морской романтики...

2. Те же, там же. История с краном еще не думает заканчиваться (да, старпом где-то сильно-сильно нагрешил в своей жизни).

Снова вопрос от не к месту любопытной дамы:

— Скажите, а что будет, если этот кран сломается?

Старпом был опытен и даже мудр. Он отлично понимал, что мине замедленного действия имени партийных жен нельзя говорить всей правды. Точнее, можно, но не совсем всю, и ни в коем случае не в тех словах, как она должна звучать.

Он поднял глаза к потомку и пожевал губами. Он явно выбирал что-то из первого десятка ответов, что же именно будет, если на самом большом в мире атомном лихтере кто-то сможет сломать самый большой в мире неатомный козловый кран. Но говорить вслух это было нельзя. Ну уж точно не здесь и не сейчас. И не этой публике. Старпому оставалось только родить маленькое чудо. И он родил. Еще раз поднял глаза к потолку, пожевал губами, а потом опустил глаза на даму, которая замерла в предвкушении какого-нибудь очень непонятного ответа, и нашел самые правильные слова:

— Если этот кран сломается, — медленно сказал он очень ласковым голосом, - то тогда мы из самого большого атомного лихтера станем самой большой атомной баржой...

Стайка жен была в восторге. А спрашивающая — даже в самом большом восторге из всех, потому что теперь было понятно, что послали, и, скорее всего, в ту самую попочку, но сделали это так красиво и ни разу не обидно, что прям ах.)