Дело происходило в купе поезда. Не ведая, что перед ним великий маэстро, любитель предложил скоротать время игрой в шахматы.
— В какую примерно силу вы играете? — осведомился он.
— О, весьма посредственно! — ответил Ласкер.
— Тогда для уравнения шансов я сниму с доски ферзя — иначе мне будет неинтересно.
— Как вам угодно. Но, мне кажется, ферзь только мешает игре, — сказал Ласкер.
— Вы в самом деле ничего не понимаете в шахматах! — и любитель, решительно сняв с доски ферзя, начал партию.
Намеренно подставляя одну фигуру за другой, Ласкер проиграл. Сдаваясь, он заметил:
— Я все же был прав и, если позволите, докажу вам, что без ферзя действовать гораздо легче.
— Бывают же такие невежественные люди! — любитель уже начинал жалеть, что затеял игру, но решил быть снисходительным.
— Что ж, попробуйте.
Теперь снял с доски ферзя Ласкер. И выиграл.
— Вот видите, — продолжал Ласкер.
— Дело вовсе не в силе игры. Я давно подметил: тот, у кого нет ферзя, имеет большое преимущество. Хотите, проверим еще раз.
И он снова повторил мистификацию, опровергавшую все шахматные законы.
Партнер был совершенно растерян...
* * *
Отношение Осипа Наумовича Абдулова к кинематографу было двойственным: кино он очень любил, понравившиеся фильмы смотрел по многу раз, но никогда не бывал удовлетворен собственной работой. Он говорил:
"В театре мне приходилось играть разные роли, в том числе и хороших, обаятельных людей. В кино же меня приглашали главным
образом на роли вредителей, злодеев, пиратов. Я всегда старался их очеловечить, избегать сплошной черной краски".
Часто приходилось Осипу Наумовичу самому придумать для себя характерные детали, иногда даже реплики.
В картине "Светлый путь" и роли-то, по существу, не было. Всего два появления директора текстильной фабрики.
В первом директору показывают рисунки тканей. Это был период увлечения производственной тематикой. Никаких там тебе цветочков или букетиков: ситцы покрывались тракторами, зубчатыми колесами.
Директору — Абдулову — нужно высказать свое мнение. Почему-то в сценарии нет никакой реплики.
Вся съемочная группа предлагает фразу за фразой. Не годится.
Вдруг Осип Наумович, хитро блеснув глазами, говорит:
— Я придумал. Снимайте!
... Снова вносят кипы ситцев. Директор глубокомысленно разглядывает ткань, расписанную фабриками и заводами со множеством труб.
— Дыму мало! — изрекает директор.
Все покатываются со смеху. Хохочут режиссер, оператор, помреж, актеры. Еле засняли.
* * *
Бурение – работа очень грязная, особенно если у тебя обычная отечественная буровая установка, а сам ты не на рычагах, а работаешь с трубами и образцами. Мало того, что землю поднимаешь, так еще и установка обычно подтекает разными маслами. Так что чистым никто не уйдет. Поэтому после экспедиций с бурением вся верхняя рабочая одежда либо ликвидируется,
либо сдается в химчистку.
После первой такой экспедиции решил я облагородить свой комбинезон. Он был красного цвета, с мехом внутри – зимний. Точнее, красным он был перед началом работ, а после месяца превратился в грязно-черную меховую ветошь, красный цвет угадывался там с трудом. Нашел возле дома химчистку, раскинул перед приемщецей свой комбез, рассказал о его незавидной судьбе и спросил, могут ли они его облагородить. Тетя снисходительно окинула меня взглядом, мазнула глазами по комбезу и надменно сказала, что еще не видела таких загрязнений, с которыми не справится их суперпуперхимия. Заходи через 3 дня.
Я взял телефон химчистки, оставил свой и успокоенный ушел. Через три дня вечером мне звонят из химчистки и говорят, что работа пока не закончена, нужно еще пару дней. Хорошо, говорю, мне не к спеху. Через 4 дня перезваниваю сам, мне раздраженно говорят, что все заняты и пока еще ждите. Ладно. Еще через 2-3 звонка, спустя две недели, мне говорят заходить.
Захожу в приемную, никого нет. Позвонил в звоночек, откуда-то пришла тетя-приемщица, увидела меня, вспомнила, раскраснелась и начала кричать куда-то в глубину помещения: "Девочки! Идите быстрее сюда, вот он, пришел!". Я нервно подобрался – не люблю, когда меня так подозрительно хотят с кем-нибудь познакомить. К прилавку подбежали 4-5 девчонок чуть младше меня и с каким-то восхищением начали меня есть глазами. При этом тетка тоже на меня смотрит, больше с возмущением, но комбеза своего я что-то не вижу.
"А вот квитанция, можно комбинезончик получить? " — протянул я бумажку. Тетка мотнула головой и мой комбез принесли сразу трое девчонок, раскинули на прилавке. Ну что сказать, он не сильно изменился за время двухнедельной чистки. Пятна побледнели, проступил розовый цвет, пачкаться маслом и отработкой он явно перестал, но до первозданного вида там было еще далеко. На мой вопросительный взгляд (вслух я спросить не успел) тетка начала кричать, что они с такими загрязнениями не принимают вообще, что они испробовали все средства, какие у них были, в разных комбинациях, и то, что я вижу – наилучший результат и большего ждать не нужно. Девочки, которых я вижу – студентки какого-то клинингового ПТУ, посменно они неоднократно тренировались на моем комбезе и лучше не сделает никто! Девчонки кивали головами и поддакивали в том смысле, что наконец-то увидели того свина, который умудрился уделать одежду так, что даже современная всемогущая химия в их лице и в лице тетки-руководителя не смогла справиться с загрязнением. В их глазах плескалось восхищение. Тетка прооралась и ушла, а девчонки засыпали меня вопросами, где ж я такие грязные места нахожу. Пришлось рассказывать, в результате даже несколько раз погулял с одной из них, но недолго – она ни о чем не могла разговаривать, кроме как какую еще химию испытать на комбезе. Зато до сих пор почти никакая грязь к комбезу не пристает, а масло чуть не скатывается с него, с олеофобного…
* * *
Поздняя осень. Троллейбусная остановка. Час пик. Толпа народа, и среди людей стоит мужичок в поношенной камуфляжной форме, в кепочке, с корзиночкой в руке. По всему видно — грибник-дачник. Спустя какое-то время, подъезжает переполненный троллейбус 13. Естессно, все ломятся внутрь, а этот грибничок еле-еле впихивается в заднюю дверь и буквально висит, наполовину снаружи.
Троллейбус пока не трогается, так как в передней двери давка еще больше.
И тут — картина: откуда-то, буквально как спринтер, к троллейбусу бежит мужик под 2 метра ростом, в шикарном кожаном плаще, добегает до задней двери, а впихнуться уже некуда. Тогда этот мужик аккуратно — подмышки руками грибничку и ссаживает его с троллейбуса, а сам шустренько на его место. В этот момент задняя дверь захлопывается, и у мужика по всей длине защемило плащ, его зажало дверьми, и часть его торчит снаружи.
Троллейбус начинает плавно-плавно трогаться...
Охреневший, но уже пришедший в себя дачник, не находит ничего лучше, как открыть свою корзиночку, достать оттуда нож, и по всей длине срезать торчащий плащ обидчика. Со словами: "А это домой, жене на перчатки", — он отваливает в сторону и дожидается следующего троллейбуса.
* * *
Не всем известно, но первый аппарат для записи звука создал вовсе не Эдисон. Ещё за двадцать лет до него, в 1857 году, французский учёный Эдуар-Леон Скотт де Мартенвиль получил патент на устройство под названием фоноавтограф. Почему же, спросите вы, помнят Эдисона?
Причина проста. Прибор предозначался исключительно для записи. Звук именно что
записывался, в виде линии на бумаге. Изучить качества звуковой волны — пожалуйста, но кроме исследовательских целей аппарат ни на что не годился. Вот вся слава и досталась тому, кто научился звук не только записывать, но и воспроизводить.
И вот, в 2008, вдруг решили вспомнить де Мартенвиля. И подумали "тогда звук с бумаги, конечно, проиграть не умели, но с тех пор ведь полтораста лет прошло. Давай с современной техникой попробуем, благо бумажек после себя де Мартенвиль оставил немало".
Ходили, кстати, слухи что де Мартенвиль записал голос самого президента Линкольна, но это простая байка. Не бывал он в те годы в Америке.
Так или иначе, взяли исследователи те бумажки, выбрали где линии почётче, положили в сканер, и запустили программу по обработке. Качество звука оказалось не ахти, но кое-что разобрать удалось.
Одну из записей — самую старую, 9 апреля 1860 года — сперва сочли пением неизвестной женщины, но оказалось, что Эдуар пел сам. Просто пел он медленно, вот запись по ошибке и пробуратинили на двойной скорости.
Да, как и позже Томас Эдисон, Эдуар-Леон Скотт де Мартенвиль использовал слова известной песенки. Только, разумеется, не английской "У Мэри был барашек", а родной отечественной колыбельной "Au clair de la lune".
Из жизни знаменитостей VIP ещё..
