Наверное, я ретроград. Как то не в состоянии я углядеть эстетику в татуированных бабах. Собственно, и сам не грешил наскальной живописью даже в армии-где это стало повальным увлечением. Там народ мозолил свое чувство прекрасного не покладая. Извращался кто как мог. Героические призывы, грозные аббревиатуры, знамена, безграмотные
цитаты на латыни, группы крови и инвалидности покрывали могучие тела защитников Родины. Особо продвинутые пытались воспроизвести на грудях лики дам сердца. В целях запугивания вероятного противника, полагаю. Потому как в рукопашной успей рвануть тельник до пупа-враг будет разбит, победа будет за нами. Деморализованный чудовищной харей супостат сам упадет- от ужаса, либо от хохота.
Я же взирал на эти муки творчества несколько отстраненно, как на массовый психоз.
Если изнасилование военной формы к дембелю или изготовление дивных дембельских альбомов я относил к легкому умоисступлению, то склонность к саморазукрашиванию считал тяжелым поражением головного мозга.
Потому как форма-ну это только народ смешить по дороге, да патрули радовать, а дома — две бутылки в харю с порога-и дизайн вполне соответствует внутреннему содержанию. Потом немного валяний по глинистым канавам-и от местных калдырей героя можно отличить лишь приглядевшись, а кто, спрашивается, будет вглядываться в лежалую пьянь?
С альбомами последствия еще легче- их дело годами собирать антресольную пыль и таить под ее толстым слоем правду о психозах хозяина.
Но с татукретинизма так просто не слезешь: либо освежеваться придется, либо на всю жизнь утвердиться в мысли, что все было не зря. Заколотив в себе досками дверь эволюции.
Одно хорошо-одиночество тут не грозит.
Удивило то, что заболевание сие косит и прекрасный пол, причем в тяжелой форме.
На Патриках мы со Смолиным хмуро наблюдали анамнез одной общей знакомой.
...
Милая рыжая еврейская девушка Люся радостно щебеча, показывала нам [п]опу.
Там резвился маленький дельфинчик. Люся молила глазами о похвале-мы малодушно одобрили. Чо уш. Деньги плочены, взад зад не вернешь в первозданность-остается только хвалить. Идиоты.
Через месяц дельфинчик мутировал в паучка-побольше размером. Потом в располневшую до полной нелетучести колибри. Затем на Люсиной жопе побывала, постепенно увеличиваясь в размерах, вся передача "В мире животных"
Я советовал набить на соседнее полужопие Николая Дроздова, что б приглядывал за зверинцем.
Через год по Люсиной ноге струился и извивался здоровенный пупырчатый спрут, надежно охраняя от покушения Люсину расщелину. Налитое кровью ярое око чудовища злобно пялилось на мир с Люсиного лобка, отбивая всякие фривольные мысли.
Кончилось все это и печально-предсказуемо: Люся вышла замуж за мастера тату-салона и сама стала кольщицей.
Вслед за Люсей эпидемия скосила бабу Смолина. Все по накатанной- "Смотрите, какую ящерку я на пупке наколола! "
Мы с Олегом хмуро переглянулись. По Люсе мы уже знали, что словами делу тут не поможешь-процесс не остановить.
Жаль бабу. Развесистая такая. Была.
Но.
Я недооценил Смолина.
— Ната! Такое дело надо обмыть!
— Я не против!
— Отлично.
Олежек упоил подругу до полной отключки, после чего на всю ночь заперся с ней в спальне.
Утром меня разбудил дикий вой.
С трудом разлепив очи, я обнаружил синюшного оттенка урку, что бесновался в коридоре.
— Ты откуда сбежал, синенький? И почему голый?
Урка завизжал и забился в падучей. Только тут я понял, что это не самец коренного обитателя тюрьмы, а его засиженная самка.
Х[рена]се сколько ходок.
Раз, два, шесть, да не вертись ты, дай купола посчитать... Мдя... заслуженная тетя...
Резкая отрицала. Тут тебе и "СМЕРТЬ ЛЕГАВЫМ ОТ НОЖА" по правому борту начертано, и "ЛЯГАВЫХ [дол]бУТ ДАЖЕ ИДОЛЫ" -по левому.
О как! А такого я доселе ни разу не видел.
Новое слово в Лениниане с прищуром глядело на меня с ее живота. Прям как живой, Ильич.
Талантливо изображен, реалистично. Подстриженный клинышком лобок прекрасно справлялся с образом бородки вождя мирового пролетариата.
Зэчка тем временем поднялась, подползла к зеркалу и, вглядевшись, начала исступленно биться в него головой. Пора вмешаться-а то расшибет еще.
Аккуратно(ну нах[рен] ее злить-судя по эполетам и пробитой кинжалом шее, она мстительная) оттаскиваю марамойку от трюмо.
Е[ж]та.
— Натаха -ты?!
— На меня таращит очи Смолина зазноба. На лбу крупно: "РАБ КПСС". На веках "ОНИ УСТАЛИ"
Из спальни, почесываясь, появляется хозяин.
— А, Натусь, привет! Чего шумишь?
Тата, не говоря худого слова, вцепляется миленку в рожу. Еле оторвали.
— Не ну а чо? Ната, ты ж все равно к этому пришла бы-так чего тянуть? Вон, на Люсю посмотри! На нее глядючи и мусульмане крестятся. А у тебя вполне. В уважухе будешь.
На улице х[рен] кто тронет-ты теперь в авторитете, от изнасилования защищена навек!
— Аууууу!
— Ладно, не вой. Смоются твои партаки. Это химический карандаш. (Смолин в подтверждение высовывает синий язык) Всю ночь старался. Аж жаль.
Натаха срывается в ванну.
Линяла Тата с неделю. Смолина бросила. Но и татуировки тоже.
С тех пор, как вижу на бабе тату, хочется посоветовать набить ДШБ на плече и "РЕЖЬ АКТИВ, БЕЙ СУК" на груди. Для эстетической завершенности, что ли.
К чему это я все тут наплел? Да жена намедни обмолвилась, что тату-это модно и стильно.
Никто не знает, где можно химический карандаш купить?
Аминь.
