и шо ты плетёшься, как на похоронах? Мы жешь обратно опоздаем на автобус! Неповторимый еврейско-одесский акцент, море мимики и эмоций на лице пожилой тётки внушительного роста и соответствующих габаритов. Она увешана баулами, как десантник израильской армии. В нескольких шагах за ней семенит Софа – толстуха лет тридцати, по-видимому её дочь, но ещё масштабнее мамаши. На ней юбка, наполненная подвижными ягодицами, розовая застиранная кофточка, едва достающая ей до пояса и трещащая от арбузного изобилия грудей. Она семенит необычной походкой: широко раскорячив ноги, почти не сгибая их в коленях и при этом раскачивается из стороны в сторону, как кукла-неваляшка. В обеих руках у неё сумки, переполненные продуктами: острыми стрелами выглядывают перья зелёного лука, угрожающе свешивается прозрачный пакет с яйцами, окружающим приветливо помахивает рыбий хвост в такт колебаний её богатырского тела.

После мамашиного окрика Софа наращивает темп, но при этом скорость её движения не меняется, только возрастает амплитуда колебаний. Рынок притих и с любопытством следит за потешной парой. Мамаша снова наезжает на дочку:

— Холера, проснись! Или ты себе думаешь, шо я обратно буду катать тебя на такси?! Таки выбрось эту дурь из головы и быстрее тащи свою толстую задницу!

Софа останавливается, широко расставив свои слоновьи ноги. Слёзы вперемешку с потом крупными каплями катятся по её бархатным, как персик, щекам. И она на весь базар с надрывом орёт:

— Да не могу я быстрее, у меня лопнула резинка трусов!

тот сделал.

Едут обратно, на большаке голосует старичок, такой Щукарь. Шофер ему:

— Ну, если околеть не боишься, лезь в кузов. На гроб не садись, а то поломаешь.

Тот полез. Поехали дальше. Зима, открытый кузов. старичок стал на ветру доходить. Потом сообразил, залез в гроб, крышку, рядом лежащую, подтащил и ею накрылся, руками только придерживает, чтоб на ухабах не слетела.

Маленькую щелку для воздуха оставил. Надышал внутри.

Еще у одной деревни голосуют две молодухи, просятся в кузов. Шофер говорит:

— Подброшу, но вообще-то я гроб везу. Не забоитесь?

Тем, конечно, боязно, но ехать надо.

— Ну, полезайте, коли так, но смотрите, гроба даже не касайтесь. Да не робейте, с дедком вам не страшно будет.

Залезли бабы в кузов, никакого дедка там нет. Поняли, что пошутил шофер, покойника имел в виду. Забились подальше от гроба. Едут, трясутся, лязгают зубами на ветру. И страшно, и холодно.

Дед сначала затаился, боялся — выгонят из теплого гроба молодухи. Потом смотрит на них в щелку, видит — совсем дочкам приходит карачун. Решил на время свое место нагретое уступить.

Вдруг смотрят бабы — крышка гроба отодвигается, оттуда покойник приподнимается и с улыбочкой говорит:

— Здорово бабоньки! Ну что, теперь ваша очередь в гроб лезть.

Те обе сразу винтом в воздух и через борт. Покалечились, конечно, хоть в те времена машины и не быстро ездили.