кардиохирургии, особенно педиатрической, располагался далеко от основных караванных путей.

А это значило, что на русском я разговаривал только с пациентами, переводя для детей из СССР.

Да ещё со стажирующимися врачами из Москвы.

Как раз с одним таким кардиохирургом я и услышал первый и последний раз русский язык вне университета.

Мы шли и рассуждали на русском о важности мелких деталей в этой специальности, я ему скопировал "Поваренную книгу для резидентов в кардиохирургической анестезиологии ", созданную поколениями резидентов и собранную в отличную чёткую и краткую стратегию выживания на этой самой трудной ротации резидентуры.

Говорили мы громко и увлечённо, не заметили двух детишек, игравших в войну, один из них направил своё ружьишко на меня, второй, постарше, крикнул ему на чистом русском:

"Не стреляй!! Не слышишь, что ли!?! Это же наши! "

Посмеялись и разошлись.

А вот и история.

Как и большинство моих историй — эта случилась в госпитале, в предоперационной комнате.

Разделённая занавесками, на 6 коек, она представляла место для первой остановки на пути в операционную.

Тут пациенты переодевались, им ставили венку, брили — короче, готовили.

Я, уже к этому времени закончивший резидентуру, работал врачом-инструктором, первая ступень на пути к профессору.

Зашла семья из 4 человек и прошла в закуток, готовиться.

Сестра принесла пациенту халат, тапочки-носки, шапочку.

Полагая что их никто не понимает и не понижая голосов, они обсуждали увиденное, на русском:

"Нет, ты видел эту жопу?!?

Да, громадная, как её в медсестрах держат, она же жопой с ног сбить может! "

Это о моей медсестре, исключительно хорошей работнице, душевнейшем человеке, профессионале высшей пробы. Да, с большой задницей, что правда то правда, что не мешало ей быть самой любимой сестрой отделения.

Тэк-с, интересно, что ещё скажут.

Сказали... Прошлись по всем деталям персонала и госпиталя, горы претензий, пару обоснованные, остальные просто ушаты дерьма.

Я опускаю " жрать хочется", " где бы поссать на дорогу", " раз[гиль]дяи" и тому подобные проявления языковой безнаказанности.

Не знаю как долго бы продолжался бы этот разговор, не скажи жена мужу:

"Слушай, а ты этого бородатого урода заметил?

Интересно, что он тут делает, стенки подпирает? "

Этим бородатым уродом мог быть только я, единственно бородатый в тот день в отделении.

Я слегка обозлился — не красавец, правда, но урод?!?

Надо прекращать эту вакханалию языкового беспредела, решил я и, громко кашлянув, сказал на русском: добрый день, вы готовы к осмотру анестезиолога?

Воцарилась оглушающая тишина, долгая пауза и бормотание, наконец я услышал тихий ответ, смущённо и смиренно:

"Да, доктор... "

Зашёл, представился, перешёл на английский, который родители знали плохо, дети им переводили непонятное, всё штатно за исключением краски стыда и отведённых глаз.

Заканчивая, спросил:

"Есть ли у вас вопросы к бородатому уроду? "

Да нет, вру, не спросил, профессионализм не позволил...

Нет, я просто спросил есть ли вопросы к доктору Ашнину?

А через два часа глава семейства был возвращён семье в целости и сохранности, наркоз прошёл штатно, бородатый урод не подкачал — как обычно.

При выписке они вели себя преувеличенно вежливо, явно чувствуя себя нашкодившими детьми.

Я же с покерным лицом пожелал им всех благ и мысленно понадеялся на извлечённый ими урок.

А урок простой — на любом языке говори то, за что не будет стыдно.

И помните — русский язык не Навахо или Суахили, на нём говорят и понимают его миллионы людей в любой!! части света.

нажал на него и случилось чудо — раздался мужской голос:

— Алло! Алло!

Делать нечего, пришлось вступить в разговор:

— Вы это мне? Алло, кто тут разговаривает?

— Ну, вот мы тебя и нашли. Дурочку-то не врубай – это тот, от кого ты прячешься последние четыре года. Сразу предупреждаю – положишь трубку, я тебе руки сломаю. Всё, хватит, отбегался. Как ты понимаешь, раз мы вычислили тебя даже по этому номеру, то до нашей встречи остались не дни, а часы. Готовь бабки, плюс проценты за все время, плюс ты ещё кое-что должен.

— По поводу бабок и процентов, все это очень интересно, просто театр у микрофона, слушал бы вас и слушал. Эх, ещё бы тревожную музычку для острастки, но, вот беда, как честный человек, вынужден огорчить, вы, видимо, ошиблись номером и зря теряете со мной время. Да-с.

— Не-а, это уже не проканает. Лучше не зли меня, паскуда, а то сломаю тебе ещё и ноги, а теперь запоминай адрес, будет тебе театр у микрофона. Нет, просто стой, где стоишь. Ты сейчас вообще где?

— Я сейчас на Садовом кольце, но не в этом дело, вы действительно ошиблись номером и я могу вам это доказать.

Мой строгий собеседник завис на некоторое время, а потом сказал:

— Доказать? Ну, докажи, попробуй.

— Видите ли, какая ситуация, дело в том, что вы позвонили мне не куда-нибудь, а вовнутрь моего любимого автомобильного навигатора, а я, по правде сказать, с тех пор, как его купил, даже и не предполагал, что на него вообще можно позвонить. Ну, то есть, для меня – это как позвонить в запасное колесо.

— В навигатор? В смысле в навигатор? Хм. Ну, извините тогда. Навигатор – это аргумент. А давно он у вас?

— Он у меня уже несколько лет, с самого своего рождения и пока ведёт себя вполне прилично, все дороги знает, лишнего не болтает, в долги не влезает.

— Ясно. Жаль, тогда ещё раз прошу пардона, счастливо и удачи на дорогах…

Навигатор пикнул и, как ни в чем не бывало, продолжил женским голоском указывать маршрут, как будто бы не он сейчас грозился сломать мне ноги...