Зима. Холод. Деревянный домик. Растопленная печка. Орущий "Романтик-306" (объяснять не надо, да?). Водка. Много водки.

Как опосля мне поведали – "зашел ты в комнату, флегматично налил стакан водки, выпил, зажрал картошкой и с меланхолией в голосе равнодушно так сказал – парни, у нас там дом горит, потушить бы….".

Далее – ускоренное воспроизведение кинокартины "пожар в публичном доме во время наводнения". Протрезвели мгновенно. Воды в доме – пол-ведра, чайник и кастрюлька (в ней картошку варили). Оросили этими запасами стену – фигушки… Стена начинает прям знатно полыхать. Ночь. В доме темнота (липиздричество вырубилось). Дом – крайний, прям на берегу Горьковского моря (ну – водохранилище если чо). Ветер с моря в сторону соседских домов и если домик разгорится (а он, с@ка, прям разгорается!), то сгореть может вся деревенька, нах… Нмнгнавенно отрезвевшими мозгами сообразили начать закидывать огонь снегом (ахха – с тем же успехом могли просто уринотушение попрактиковать), а я ломанулся к дому соседки бабы Шуры.

Долблю в окошко и через пару минут за стеклом появляется старушачье лицо девы, которая достигла пенсионного возраста ещё в эпоху коллективизации, а оглохла, ещё когда услышала на колхозном поле про смерть Сталина.

Ору во всю глотку: — Александра Ивановна, пожааааар! Дом загорееееелся! Водыыыыы дайте пожалуйстааааа! (ить городской я, вежливый).

— Чо?! *прикладывает руку к старческому уху*

— Александра Ивановна, пожар! – ору на все возможные децибелы – воды, если Вас не затруднит, пожалуйста, дайте!!

— Чо? *в старушачьих глазах искренне желание услышать*

Ну тут я, к великому стыду, запасы городской вежливости утратил и просипел, уже почти совсем тихим сорванным голосом, хорошо освоенные в армии матерные идиоматические конструкции, для разнообразия перемежая их великосветско-цензурными предлогами:

— Сука %%%%% глухая… еба%%%ная [м]ляд%%%ская пиз%%%да кулацкая %%%%, пожар, нах%%% и %%%в%%%…

Бабку аж подкинуло! Великая сила табуированной лексики проникла внутрь нейросенсорной тугоухости… Заверещала так, что у меня уши заложило – оой, батююююшки, пожар штоля!

Через 2 секунды дверь её дома вышибло ударом ейной старческой ноги, мимо меня пронеслась тень бабки *чуть не сдув меня вихревыми потокам* с двумя нехилыми ведрами, которые были вручены фигачащим снег в огонь друзьям общества трезвости, а сама бабка пронеслась вглубь деревни *вновь чуть не сдув меня вихревыми потокам* завывая "Пажааааар, люди добрые, гарииииим!".

Ещё через пару минут к процедуре пожаротушения приступили все жители деревни – все 6 (шесть) живших зимой там пенсионеров. Потушили, ебстебственно ) после чего сосед дядя Лёша, в ответ на мои оправдания на тему "это проводка коротнула", сурово ответил "какая, нах[рен], проводка? Хуётка! Печку перетопил, алкаш городской".

Мораль. Кое-когда и кое-где слова тихие, но матерные, звучат громче и проникновеннее слов громких, но кулюторных…