Светой — дочкой дипломата, которая потихоньку начинала отвечать мне взаимностью. Но была она неприступной и — к позору моему перед многочисленными друзьями — дальше, чем пощупать грудь через кофточку не допускала. К чему подробности — поймете позже.

И вот наступил день, когда Света смущаясь, пригласила меня к себе, сказав, что родители уходят то ли на баскетбол, то ли на волейбол смотреть (кто не помнит — билеты были жутким дефицитом, и если уж кто доставал — так ходили семьями и компаниями).

В назначенный час, тщательно помывшийся и надушившийся одеколоном "Саша", с букетом гвоздик и бутылкой "Медвежьей крови" (не судите строго) я был у нее на пороге. Света отворила дверь и предстала передо мной в потрясающем костюме. "Это мне папа из Италии привез" — гордо покрутилась она передо мной.

Опущу некоторые события, и вот наконец мы на диване, и я, предчувствуя, что вот сейчас свершится оно, заветное, стягиваю со своей подруги трусики. Та, хотя и с закрытыми глазами, но успевает сообщить мне, что трусики папа тоже привез из Италии. И в самом деле, трусики для тех времен были поразительны — белоснежные, шелковые, кружевные, невесомые — я на мгновение даже залюбовался ими, несмотря на иное зрелище, впервые в жизни открывшиеся для меня. И в этот самый миг в прихожей скрипнул замок и вошли родители Светы. В доли секунды я подскочил, застегнув штаны, а Светка успела накинуть на себя какой-то халатик. Оба мы в ужасе замерли. Родители не то, что к себе приводить мальчиков не разрешали, но и на дни рождения не всегда отпускали.

Однако отец ее был мрачен и даже, как мне показалось, не посмотрел на меня. Он достал коньяк, налил себе стопку, залпом выпил и сказал: "Умер Высоцкий". Простите мне в этом легкомысленном рассказе такую ноту, но из песни слова не выкинешь.

Оказалось, у Дворца спорта родители Светы узнали о смерти Высоцкого, и поскольку отец был его ярым поклонником, вернулись домой. В общем, мы сидели на кухне, слушали Высоцкого, у матери Светы на глазах были слезы. Стал хлюпать и я — простуженный на стадионе во время легкой атлетики. И — черт меня дернул показаться приличным — решил высморкаться, достал платок из кармана брюк и...

Я сразу понял, что произошла еще одна трагедия — и окончательно все понял, увидев, что сморкался в кружевную пену трусиков своей несостоявшейся первой женщины.

Бедная Олимпиада. Бедный Высоцкий. Бедная Светка. Бедный я. Месть отца была тяжела и неотвратима. Когда я уже выбегал в дверь, залитая слезами, Светка швырнула мне в спину трусики с криком: "Стирай их сам, козел!"

Я подобрал их и, честно говоря, храню их до сих пор — постиранные и уже пожухшие как память о своей глупой и счастливой юности...

И аргументируют: Мы, мол, здесь не первый год работаем, сотни мужиков голых каждый день видим, и никакого интересу к ним через это уже не имеем.

Ну, раз так — мне по барабану. Снимаю каждый раз трусы, и — отдаюсь умелым струям. Сам даже слегка медсестер жалею — молодые еще, а уже им мужики обрыдли... во, работа собачья у них...

Прихожу в очередной раз на гидромассаж, залезаю, как положено, без трусов, в огромную ванну. Приходит медсестричка лет тридцати, симпатичная, с усталым личиком, и начинает меня гидромассажировать — из специального шланга лупит под водой сильным напором мне в спину и другие части тела. Говорит: так ложитесь, сяк ложитесь, перевернитесь, лицом ко мне, от меня. А я бултыхаюсь там, значит, как она велит.

Потом она кладет свою трубу в сторону и сваливает за перегородочку. Я вылезаю и одеваюсь потихоньку. И слышу сквозь перегородочку такой диалог негромкий из двух женских голосов:

— Ты чего такая?

— Да, так...

— Че, опять?

— Да...

— Да, у меня тоже так бывает. Когда старички - то по фигу. А когда молодые мужики понаедут, бывает, за день так насмотришься — потом уснуть не можешь...

Я, конечно, был очень польщен. Но больше на гидромассаж не ходил. Пускай труженицы спят спокойно.