сидели секретари райкомов, председатели исполкомов, директора совхозов, передовые хлопкоробы. С трибуны гремели отчёты и доклады.

Наконец очередь дощла до знатного бригадира. Он тоже зачитал свою бумажку и уже собрался было покинуть сцену, как вдруг прозвучал вопрос, заданный самым главным действующим лицом:

— А что это вы всё только об успехах говорите? Разве нет никаких недостатков, пожеланий?

Крестьянин замялся, не зная, что тут можно сказать.

Вопрос прозвучал снова, уже с признаками начальственного гнева.

Бригадир встретился взглядом с делавшим страшное лицо секретарём своего РК, вздрогнул и сказал:

— Есть недостатки, товарищ первый секретарь. Со снабжением не очень хорошо, мяса и молока не всегда удаётся купить в магазинах. Мало привозят.

Алиев удивился.

— Как так — мало привозят? Вы же не в городе живёте, на селе каждая семья корову держит. Зачем вам молоко в магазине? Вот у тебя что, нету коровы?

Совсем растерявшийся докладчик повинился:

— Нету, товарищ Алиев.

— А почему? — не унимался председательствующий.

Ответ колхозника навсегда вошёл в анналы.

— Так ведь, корову где-то пасти надо, а как это сделать, если хлопок чуть ли не до ворот дома сажают? Корова — не гаишник, чтобы её у дороги привязать, а она толстеть будет.

Катаюсь и чувствую: мерзну. Захожу в раздевалку, а там американки и немки. Говорю им: "Дайте какой–нибудь "дресс" мне! "Они мне суют колготки. Я их надеваю, а они же малы, черт бы их побрал. Взял, обрезал, натянул верхнюю часть, катаюсь, смотрю: так тонизирует ноги этот нейлон! Бегу "червонец" — лед не тот, погода не та, но все равно показываю второй результат. Первый был Йоханнесен. Подъехал к девкам, показываю им обрезанные колготки, они смеются...

На банкете сижу с Кудрявцевым, говорю ему: "Константиныч, во–первых, я девчонкам колготки должен, а во–вторых, у меня идея появилась. Надо в магазин сходить". А в город по одному советские спортсмены выходить не могли. Тем более вечером. Вытащил я из–за стола Кудрявцева и веду его в магазин, где накануне видел в витрине огромную женщину в черных колготках, прошитых двойным швом. Заходим, я говорю продавцу: "Мне вот такие колготки на "биг фрау". Приносят. Попросил такой же черный свитер. И его принесли. Облегал он туловище потрясающе! Девчонкам я колготки вернул.

Приехали в Москву, напутствия на Олимпиаду и все прочее... До Америки летим дня четыре. Устали, как черти! В Скво–Велли приехали часов в 11 вечера. Разместились и заснули мертвым сном. А мне не спится. Я же купил! Мне надо попробовать! Насилу дождался, пока рассвело. Было примерно 6.30 утра. А на стадион одному идти тоже нельзя! Я к Константинычу — тот спросонья отмахивается: да брось ты, дай поспать! А я ему: "Константиныч! Мне надо попробовать, чтобы потом не было стыдно в женских колготках. Надо мне еще что–то надевать или нет, я же должен знать?! "Он и пошел со мной.

Лед припорошен. Размялся чуть–чуть и говорю: ну, давай "троечку" попробуем. Еду четвертый круг, а Константиныч кричит: "Да стой ты! Стой! "Подъезжаю: "В чем дело, Константиныч? "А он мне: "Не понимаю, то ли секундомеры у меня врут, то ли ты рекорд мира побил на 20 секунд... Рекорд на "тройке" 4.37, а ты бежишь 4.16". "Константиныч, — говорю, — удалось! "После завтрака начинаю тренироваться в этом черненьком костюмчике, всех обхожу. Подъезжает Женя Гришин: "Витя! Дай я тоже попробую! "Попробовал, глаза круглые: "Витя! Что ж ты мне раньше не сказал! "Вот в этом костюмчике Женя Гришин выиграл в Долине Индианок две золотые медали"

На той Олимпиаде в Скво–Вэлли Косичкин выиграл золото и серебро, а в конькобежном спорте начался нейлоновый век.

там клад! Антиквариат! Но вскрывать буду только с тобой, ты же мне как брат".

Мы поставили сундук в угол гаража, поклялись найти мастера по старинным замкам и никому о нём не рассказывать. Начались поиски. Оказалось, специалистов по средневековым английским висячим замкам XVII века в нашем городе днём с огнём не сыщешь. Серёга погрузился в интернет-форумы кладоискателей, я слушал его многочасовые теории о том, что внутри: то ли золото флибустьеров, то ли секретные карты, то ли прадед-граф скрывал там семейную тайну.

Через полгода он нашёл какого-то чудака из Вологды, который согласился приехать и вскрыть замок "исторически корректно", не повредив его. Мы скинулись на билеты мастера. Тот приехал, три часа копался у сундука с какими-то щупами и спицами, а потом развёл руками: "Замок — бутафория. Прикручен на два болта с обратной стороны. Просто открутите".

Мы онемели. Открутили. С трепетом приподняли массивную крышку. Внутри, на бархатной, истлевшей от времени подкладке, лежала… ещё одна коробка. Обычная советская жестяная коробка из-под монпансье. Серёга, уже не дыша от предвкушения, открыл и её. Там, завернутая в газету "Правда" за 1978 год, лежала записка, написанная корявым почерком:

"Колхоз им. Кирова, бригаде плотников. Колян, Гришан, Вась, вы туда не ходите, вы сюда ходите. А то цемент уже второй рейс простаивает. Вахтёр дядя Миша".

Мы сидели в полной тишине, глядя на эту записку. Всё. Три года тайн, надежд, поисков, тысячи рублей на поездку специалиста… ради послания от какого-то советского вахтёра.

"Ну что ж, — хрипло сказал Серёга, — хоть сундук антикварный, продадим". Мы сняли замок, чтобы отнести его на оценку. И тут, под слоем краски на задней стенке сундука, где висел замок, проступили какие-то гравированные линии.

Серёга схватил растворитель, смочил тряпку. Через десять минут перед нами, чётко и ясно, проступила красивая гравюра: карта какого-то поместья с обозначениями, а внизу — надпись на латыни. Мы перевели её через Google: "Тайна — в ложном дне. Ищи того, кто знает цену железу и крови".

Это было как удар тока! Значит, не зря всё! Значит, бабка была не проста! Значит, коробка с запиской — это просто отвлекающий манёвр для непосвящённых! Наш энтузиазм вспыхнул с новой силой. Теперь мы искали уже эксперта по тайникам и гравюрам. Серёга практически поселился в архивах, я финансировал поездки по всем усадьбам области, которые хоть как-то соответствовали рисунку.

Ещё год ушёл на поиски. Мы нашли усадьбу! Она принадлежала старому, совершенно глухому коллекционеру. Когда мы, трясясь от волнения, показали ему фото гравюры, он долго её разглядывал в лупу, а потом хрипло сказал:

"Да, знаю эту работу. Это Суворов-младший, середина XIX века. Делал фальшивки для богатых купцов, которые хотели "родовую историю". Эту гравюру он клепал пачками. У меня их штук пять в амбаре валяется. Продам вам за пять тысяч, хотите? "

От его слов нас чуть не хватил удар. Мы вышли от него, сели на лавочку у пруда и молча смотрели на воду. Вся эта многоходовка длиною в три года — сплошная цепочка фальшивок и пустых надежд. Наши мечты о богатстве растворились, как дым.

"Ну… — сказал я, пытаясь как-то разрядить обстановку.

— Хоть коробка от монпансье антикварная. Может, её продадим? "

"Забей, — махнул рукой Серёга.

— Давай лучше выпьем. За наши глупые мечты".

Мы купили бутылку виски, вернулись в гараж, сели на старые покрышки прямо перед открытым сундуком. Пили молча, передавая бутылку друг другу. Напиток постепенно делал своё дело, тоска начала отступать, сменившись философским отношением к жизни. Под конец бутылки мы уже смеялись над всей этой абсурдной историей.

И тут, в момент, когда я закатывался от хохота, швырнув пустую жестяную коробку от монпансье в угол, раздался странный звук. Не глухой удар жести о бетон, а звонкий, дребезжащий. Как будто внутри что-то болталось.

Мы замерли. Серёга медленно подошёл к коробке, поднял её, потряс. Внутри что-то звенело. Он с силой сжал жесть в нескольких местах, и дно коробки… отщёлкнулось. Фальшивое дно.

В маленьком тайничке лежал ключ. Не старинный, а самый обычный, современный ключ от почтового ящика. К нему была привязана бирка с номером: Ящик 347.

Мы не спали всю ночь. В восемь утра мы уже висели на двери главного почтамта города. Как только открылось, мы влетели внутрь, нашли ящик под номером 347. Сердце колотилось так, что я слышал его стук в ушах. Серёга дрожащей рукой вставил ключ. Щёлк. Ящик открылся.

Внутри лежал один-единственный конверт. Без марок, без адреса. Мы разорвали его. Внутри был листок в клетку, оторванный от школьной тетради. На нём тем же корявым почерком, что и первая записка, было написано:

"Если вы это читаете, вы большие упёртые [ч]удаки и потратили кучу времени. Но настойчивость должна вознаграждаться. Клад — это опыт, дружба и эта офигенная история, которую вы теперь можете рассказывать. Цемент всё ещё ждёт. Дядя Миша".

Мы стояли у почтовых ящиков, держа в руках эту записку. А потом начали смеяться. Смеялись так громко, что на нас начали коситься почтовые работники. Мы смеялись до слёз, до боли в животе. Это был смех просветления.

Мы ничего не нашли. Но мы нашли всё.

P. S. А коробку от монпансье я всё-таки продал на аукционе одному чудаку, который коллекционирует советский быт. За восемьсот рублей. На эти деньги мы с Серёгой… купили цемент. И построили ему на даче нормальный сарай. Без всяких сундуков.

Иной день возникает у меня стойкое ощущение, что я у котика работаю швейцаром: выпусти-впусти. А тут салфетки и лапки. В первую же процедуру вытирания лап мы с ним подрались. Он матерно и громко возмущался тем, что его лапы лишают с таким трудом собранной грязи, а потом решил меня расцарапать. В данном случае молодость и задор проиграли опыту и массе. С этого момента он каждый раз опасается заходить домой с прогулки. Возвращается он обычно так: забирается на комод, стоящий на крыльце аккурат рядом с окном, у которого я сижу обычно за компом (как и сейчас). Далее он начинает в буквальном смысле барабанить лапами по стеклу. То есть, встает на задние, а передними долбит по окну с криками "Открывай! "Я встаю, открываю дверь, и он забегает домой. Так было раньше. Теперь я открываю дверь, а он аккуратно подходит к ней и заглядывает внутрь. Если видит меня, то пытается оценить свои шансы проскочить мимо. На его лице прекрасно видно напряженную работу мозга в попытке просчитать вероятные исходы. Чаще всего после этого он не заходит. Это тоже было раньше. Потому что я, поняв его хитрости, стал прятаться за дверью в прихожую и ловить его, когда он пулей пытался проскочить мимо. После этого он опять сменил тактику. Теперь, побарабанив в окно и дождавшись, чтоб я открыл дверь, он не спрыгивает с комода до тех пор, пока снова не увидит меня в окно, сидящим у компа. Если я за компом и дверь приоткрыта, значит, я не жду в засаде, и это для него равносильно выстрелу стартового пистолета. Так было сегодня. Однако, дело в том, что я из-за компа спокойно успеваю его перехватить, потому что мне не надо прыгать с комодов и бежать мне значительно меньше. Что этот хитроморд придумает на этот раз?

Историю написал вчера. И был день сегодняшний. Кот, пробарабанив в стекло, дождался открытия двери и моего возвращения за комп и после этого, сидя на комоде, стал демонстративно облизывать лапы...