Как я отношусь к дефициту в СССР?

Мой покойный отец сидел на "дефиците". Он имел доступ к бронированию железнодорожных билетов. Как это происходило?

Наступал сезон отпусков и телефон звонил не переставая.

Но в СССР никто взяток не брал и не давал. Просто все друг другу "помогали".

Отец зашел в сезон отпусков в гастроном и переговорил с директрисой.

Счастливая директриса уехала на Кавказ, а мы получили доступ к "черному" входу в гастроном. Там были прподукты, которые на прилавок вообще не выкладывались.

То же происходило с дефицитными профсоюзными путевками. Стоило отцу познакомиться с председателем профкома электростанции, как он стал ежегодно получать супердефицитные путевки в Железноводск, в санаторий им. Тельмана. Правда, на электростанции народу было много, ездили в командировки часто, и билетов им приходилось бронировать много.

Иногда получались замкнутые цепи — дефицитные книги — билеты на поезд — икра — билеты в театр — электроника — дефицитная книга.

Количество связей было важнее заработка:

— Не имей сто рублей, а имей сто друзей — поговорка приняла совсем другой, прямой смысл.

Доходило до смешного. Я в Сухуми. Билетов назад нет. Звоню домой. Отец по спецсвязи звонит самому главному сухумскому ж. д. начальнику, меня по радио вызывают к кассе.

Сейчас и смешно и грустно.

Я не сидел на дефиците. Я преподавал. Нужно купить телевизор. Полки пустые. Попадается заочник — телемастер. Как всякий заочник, делать задания всякие не любит. Но... он в магазине делает предпродажный ремонт. Я ему — зачет, он мне телевизор, выбранный им в магазине, и проданный мне по государственной цене. Нет, нет, никаких взяток. А телик он мне выбрал такой, что первые поломки пошли лет через 10 после покупки. Он у меня 15 лет проработал, только кинескоп пришлось сменить.

Нет.

Не нравился мне дефицит.

Про переводы вспомнилось. Владивосток, главный отель Хендай, поздний вечер. Прохожу мимо лифтов, где происходит сердечное расставание — трясут руки тощий японец и славянский шкаф. Судя по огромной красной потрепанной репе — лесопромышленник прямо из сауны. Оба навеселе. Рядом — худенький паренек переводчик в очечках. Шеф оборачивается к нему и гудит, как растревоженный медведь, яростно: "Саш, ты ему вот что скажи. Самое главное. Если он завтра контракт не подпишет, после того, как мы его столько возили, поили, угощали, развлекали, то он — падла позорная! Гнида е. аная! Так и переведи! Слово в слово! "

На переводчика было жалко смотреть. Если бы в русском языке, кроме восклицательного и вопросительного знаков, существовал знак отчаянья, его надо было лепить с этого паренька. Я не видел финала, просто притормозил, проходя мимо. Но достаточно долго жил в Японии, чтобы знать, как речь лесопромышленника переводится на скудный язык этих умных вежливых чукчей:

"Меня переполняют такие теплые чувства к Японии и к вам лично, я вижу такую огромную перспективу для наших взаимовыгодных отношений, что если нам не удастся заключить наш контракт, от одной мысли об этом мне хочется сделать харакири, переходящее в сэппуку".

Заходит новый сотрудник, протягивает ведомость и говорит:

— Здесь, наверное, какая-то ошибка. Нигматуллина Светлана Васильевна и Орлова Зульфия Рашитовна?

— Нет, — говорю. — Это не ошибка. Это — Россия.

"В Исландии, неподалёку от ледника Ватнайёкюдль, на котором расположен вулкан Хваннадальсхнукюр, между городами Хабнарфьордюр и Фагюрхоульемири, и маленьким островком Вестманнаэёяр, расположен на первый взгляд ничем не примечательный город Вик".

— Представьте французов, которые пишут о том, что "Где-то далеко в России, на Урале, между поселками Novokaolinovii и Nagaibakskii, имеется поселок с ничем не примечательным названием Paris"

— Ахах, я на каждых выборах представлю, как сидят Жириновский с Зюгановым и самая страшная их мысль: "Капец. Не дай бог и правда выберут".