в трех (5,5км) от порта (в самом порту для нас было очень мелко). Местный буксир подводил баржи под борт судна, другой буксир привозил грузчиков и они выгружали все это на баржи судовыми кранами.

Стоял ясный погожий день, моя вахта с 12 до 16, т. к. судно на рейде, то вахта несётся на ходовом мостике. На палубе довольно многолюдно: человек 30 грузчиков, судовые матросы красят надстройки, в общем жизнь бьет ключом и довольно шумно. На одну баржу грузят авиабомбы, а с противоположного борта — снаряды в ящиках на другую баржу.

Я отвлекся на несколько минут, проверяя местоположение судна и показания приборов. Когда я снова вышел на крыло мостика, меня поразили тишина и полное отсутствие людей на палубе, хотя до перерыва было еще далеко. Разгадка наступила через минуту: на мостик поднялся запыхавшийся старший стивидор и попросил разрешения воспользоваться судовой радиостанцией для вызова буксиров.

Вызвал он буксиры, а я спрашиваю почему так рано остановили выгрузку, ведь баржи еще полупустые, да и до конца рабочего дня еще далеко.

— Там бомба одна шипит! — был ответ.

Читал я в романах, что когда человеку угрожает смертельная опасность, то у него в голове проносится вся жизнь. У меня жизнь не проносилась, а проносились мысли, что делать?!

Не найдя ответа, я почти успокоился: спрятаться некуда, если сдетонируют от бомбы 8000 тонн снарядов, то это будет маленький атомный взрыв. Ну а если до сих пор бомба не взорвалась, может и не взорвется вообще. Решили мы со стивидором пойти послушать, продолжает ли еще шипеть авиабомба. Спустились мы с ним по штормтрапу на баржу, там уже лежало 12 бомб, показал он мне, какая из них шипела и я начал ее прослушивать. Кстати, бомбы были упакованы в деревянные решётки, так что ухо можно было легко к ней приложить. Через пару минут, ничего не услышав, я сказал об этом стивидору, он тоже послушал бомбу, но безрезультатно. Он остался на палубе в ожидании буксиров, а я прошел сначала на корму, куда забежали все грузчики и матросы, во главе с боцманом.

— Ох и надёжно вы спрятались, — говорю я. — Здесь в кормовом помещении находятся взрыватели ко всем снарядам — это пара тонн действительно чувствительной взрывчатки!

Поднявшись на мостик, я начал записывать события в судовой журнал и в этот момент заходит капитан.

— Сан Саныч, а почему прекратили выгрузку? — спрашивает он.

— Да бомба на барже шипела, буксиров ждем, — я отвечаю.

— А почему мне не доложили?

— Олег Николаевич, — говорю я, — я сам чуть инфаркт не получил, так зачем еще и других напрягать!

Дождались мы, когда буксиры забрали баржи, отбуксировали их в другой конец бухты, поставили их там на якорь и ушли с людьми в порт, а я смотрю в бинокль на баржи и думаю:

— Вот бы сейчас рвануло!

Секунд через десять слышу голос капитана:

— Вот бы сейчас рвануло!

Как же теперь не верить в телепатию!

P. S. При очередной погрузке "игрушек" в Союзе я спросил у наших военных, что может шипеть в авиабомбе. Они сказали, что там ничего нет такого, что может шипеть. Оглядываясь назад, мы пришли к выводу, что это шипел воздух, когда матросы красили из пульверизаторов надстройку.

А когда они все убежали на корму, то остановили компрессор и шипение прекратилось.

приходила в голову такая мысль, он вклинивался и молча отдавал вещи хозяину. Валентин вообще не очень любил говорить. Его двухметровая фигура и многозначительно демонстрируемые пудовые кулаки убеждали лучше слов. При этом, я никогда не обращался к нему за помощью. Он появлялся в нужное время словно из-под земли.

Впервые наши пути пересеклись в штабе, куда нас вместе поставили в наряд. Молодых туда не направляли, но командир роты сделал исключение, потому, что в дороге мои очки разбились, а без них я был слеп, как крот. Кроты же в караул не заступают.

Сержант Плотников был дежурным по штабу, а я – пустым местом. Если надо было что-то сделать, он говорил, все остальное время я для него не существовал. Часов в десять вечера он отправил меня спать на топчан в дежурке. Сон не шел. Обещание сержанта, что меня через два часа ожидает уборка и мытье полов во всем штабе, сильно бодрило. Особенно пугала перспектива работать до утра, если с первого раза не получится идеальная чистота.

Сержант сидел за столом и что-то делал. Когда раздался то ли рык, то ли стон, я незаметно подсмотрел, в чем дело. Он корпел над своим дембельским альбомом. Деревенский парень, никогда раньше не занимавшийся подобным, готов был рвать и метать.

Линии получались кривыми, буквы — уродливыми. Он психовал, откладывал альбом и выходил на крыльцо, покурить и успокоить нервы.

Я – наивный чукотский юноша, предложил ему свою помощь. Он недоверчиво посмотрел на меня и, видимо, решив, что хуже не будет, разрешил. Дело сразу пошло на лад. Закончив за пару минут то, над чем сержант безуспешно бился целый час, я расхрабрился и предложил сменить устаревший дизайн на что-нибудь новое. Мне был дан карт-бланш.

Вы не поверите, самому не очень верится, но в ту ночь сержант сам убирал и мыл штаб!

Работа над его дембельским альбомом не просто сдвинулась с мертвой точки, а шагнула далеко за те горизонты, которые он себе представлял. Ситуация повторялась много раз, стоило нам снова вместе заступить в наряд по штабу. Был договор. Он убирает, а я говорю всем, что убирал я. Ему не по статусу шуршать, а мне не по статусу делать альбом.

Честно говоря, было жутко неудобно, что за меня кто-то делает работу, однако, стоило заикнуться о том, чтобы самому убраться, мне было сказано:

— Ты что, дурак? Делай, что умеешь, и меня не зли!

Альбом получился на славу! Главное, ни у кого такого не было. Сержанту завидовали, а он купался в лучах славы, ведь все думали, что альбом он делал сам.

Как это часто бывает, в один прекрасный день все едва не пошло прахом.

Увлекшись рисованием, я не заметил заместителя командира, который пришел рано утром в штаб. Это был залет! В подобных случаях, альбом изымался, а его владелец наказывался.

Однако, фортуна снова выкинула фортель. Вместо того, чтобы забрать альбом, офицер полистал его, а затем спросил:

— А ты мог бы такие же самолеты в наш актовый зал нарисовать, только большие!

Я сразу согласился, хотя ничего подобного в жизни никогда не делал. Он кивнул, затем отдал альбом и сказал:

— Спрячь, еще раз попадешься, ты его больше не увидишь!

Когда я рассказал об этом сержанту, у него в глазах на короткий миг показалась моя смерть, помахала игриво ручкой и исчезла. Сержант вздохнул, забрал альбом, с тех пор для работы мне предоставлялись лишь отдельные страницы.

Потом к нему пришел дембель, и у меня не стало защитника. Пришлось защищать себя самому, конечно, если не считать зам командира, для которого я оформлял актовый зал, еще одного зама, вместо которого я сдавал экзамены в пединститут, начальника штаба, с сыном которого занимался математикой, и других людей, которые по доброй воле готовы были меня защищать.

Главное для меня было не забывать слова сержанта Плотникова, сказанные мне на прощание:

— Если люди узнают, что ты многое можешь, будь готов к тому, что они захотят получить это силой.

Не все такие дураки, как я.

немало его сокурсников были направлены в ту же воинскую часть.

Свежеиспечённые офицеры получили свои взводы и начали службу. Следует, пожалуй, упомянуть что дивизия была кадрированной, то есть комсостав был по штатному рассписанию, а вот рядового и сержантского состава служило мало. Типичный танковый взвод состоял из трёх механиков-водителей плюс самого комвзвода. Этого вполне хватало, ведь большинство танков мирно дремали на хранении в коконах. Впрочем, конкретно моему отцу подфартило куда меньше, ибо ему достался единственный в батальоне развёрнутый взвод.

Но вообщем и целом, служба у двухгодичников обещала быть если не синекурой, то вполне сносной. Не какая нибудь Тьмутаракань, а респектабельная Калининградская область, личного состава немного, а главное, несмотря на скромное звание, оклады были по 170 рублей (государство Советское на армию в те годы не скупилось). Для начала 1970-х, это были очень даже приличные деньги, особенно если учитывать, что вчерашние студенты совсем недавно довольствовались скромными стипендиями по 30-40 рублей. А тут махом доход в 4 раза больше.

Главное, тратить новоприобретённое богатство особо было некуда. Питание в офицерской столовой "Луч" стоило немного. Ещё были, конечно, какие-то умеренные траты, типа на общежитие, пошив парадной формы, и прочие мелочи. Плюс, изредка выбирались погулять в Калининград. И все равно, после всех расходов, оставалась достойная сумма.

Этим обстоятельством почти сразу и начали беззастенчиво пользоваться многочисленные кадровые "пятнадцатилетние капитаны" и даже прапорщики. Может быть это и был частный случай в их дивизии, но большинство этих личностей были закостенелыми алкашами. Зная это печальное качество, их жёны, в день получки, встречали суженных у ворот части и тут же конфисковали наличность. Даже если кто и смог утаить заначку, то надолго её не хватало. Три Топора, Агдам, Зося Осиповна, Анна Павловна, и беленькая потреблялись в огромных объёмах. И хоть были они относительно недороги, но отнюдь не бесплатными.

А посему стрельнуть рубль-два у наивного "пиджака" было святым делом.

— Подсобишь парой рубликов до получки? — полупросили / полуприказывали капитаны.

— Виктор Павлович, можно рублём одолжиться? Завтра же верну — заискивающим сиплым голосом просили прапора.

Куда деваться? Прослыть жмотом и человеком "без чувства локтя" не хотелось никому. Плюс сумма то смешная. Не откажешь же в помощи сослуживцу, особенно если ты в полку без году неделя, а эти кадровые служаки кирзачи до жопы стёрли. Информация о том, что у какого-то лейтенанта можно перехватить на выпивку распостранялась по батальону и полку со скоростью звука.

Проблема была не в том, что просили в долг, а в том что некоторые хитрожопцы, удивительнейшим образом "забывали" о возврате. Конечно, нельзя огульно охаивать всех, но грешили этим многие. И хоть некоторые и отдавали заимствованное, нередко, рублей 10-15 (а у некоторых двухгодичников и больше) незаметно рассасывалось в течении месяца между должниками.

Мелочиться и требовать обратно рубль, и даже трёшку, было неловко. А даже если и напомнишь, то звучал типичный ответ:

— Ой извини, совсем забыл. Закрутился со службой. Конечно, конечно, завтра-послезавтра принесу.

Но проходило завтра, послезавтра, неделя, и месяц, а долг так и не возращался. На повторное напоминание отвечали:

— Ах да. Как же я старый балбес за твою трёшку запамятовал. Слушай, раз уж зашла речь, можешь ещё дать два рубля. Получка через неделю, сразу пятёрку отдам.

Пятёрка, чаще всего, приказывала долго жить, а должник искал другого отзывчивого двухгодичника. Некоторые, самые умные заёмщики, отдавали долг, и через недельку просили снова, только сумму чуток побольше, и вот её уже и не возращали.

Лейтенанты, проанализировав свои расходы, с удивлением обнаруживали, что почти месячный оклад, а то и больше, в течении года исчезал в карманах беспринципных должников. Особо не свезло, одному зелёному лейтенантику, Гене Тэну. Это был добрейший коротышка, который и в тощие студенческие годы был готов отдать с плеча последнюю рубашку. Воспитанный в традиционной корейской семье, где почитание старших — освящённый веками закон, он даже и подумать не мог отказать просящим старшим по званиям и возрасту.

Его-то и "облюбовал" вреднющий зампотыл батальона, капитан Редько. Почти каждый месяц он одалживался у бедолаги лейтенанта, и "забывал" отдать. Точнее, он вспоминал об этом перед очередной просьбой, извинялся, и, просил ещё, и клялся вернуть всё сполна со следующей получки. Гена сначала наивно верил, потом давал со скрипом, после сам себе обещал, что это в последний раз. Через энное количество месяцев, Редько был должен весьма солидную сумму, чуть поболее 100 рублей.

Наконец терпение переполнилось, и на следующую просьбу одолжить, Тэн ответил капитану решительным отказом, и потребовал вернуть деньги. Редько долг не отрицал, но попросил обождать, ибо махом отдать такую сумму он не мог. На это Гена по доброте своей согласился. С тех пор, с хитростью заправского разведчика, капитан избегал встречи с нашим героем. То у него срочные дела в штабе, то жутко занят на складе, то он пишет отчёт, то он в отпуске. Если уж встречи было совсем не избежать, то он извинялся, снова обещал вернуть, и бочком-бочком исчезал.

Надежды Тэна получить свои деньги обратно таяли с каждым месяцем. Он поделился своим горем с бывшими сокурсниками, но чем они могли помочь? Как то раз он сообщил об этой печали отцу — как неформальному лидеру их призыва. Вообще часто так бывает, вроде бы все одинакового возраста, звания и должности, но всё равно рано или поздно появляется лидер к которому все приходят за советом и поплакаться в жилетку. Наверное сказалось то, что отец был чемпионом полка по настольному теннису и шахматам. Плюс, как получивший в командование развёрнутый взвод, он периодически исполнял обязанности комроты (когда тот уходил в отпуск).

Мой отец пробовал поговорить с Редько на что получил неожиданно резкий ответ:

— А что это Вы, товарищ лейтенант, лезете не в свои дела. Мои отношения с лейтенантом Тэном, это мои отношения с лейтенантом Тэном. Вас они не касаются от слова совсем. Свободны.

Отец поделился коллекторской неудачей с Геной, и тот вообще приуныл и почти похоронил свои шансы на возврат. На что отец обнадёжил:

— Я это дело так не оставлю. Я не я буду, если не найду метода против этого мерзавца. Только дай время.

Шанс подвернулся через пару месяцев. Дело в том, что дивизией командовал Маргелов (старший сын того самого знаменитого Маргелова). Неповоротливые шестерёнки в положенное время завертелись и комдив должен был вот-вот получить следующее звание и должность. Но перед этим, как водится, часть должны были посетить всеразличнейшие проверяющие и инспектирующие. Само собой разумеется, вся дивизия забегала как посоленная.

Всё что было сломано — чинилось. Что двигалось — прибивалось к месту. Всё облезлое — красилось. Всё порванное — штопалось. Наводился идеальный порядк на складах, в казармах, на территории парка, в оружейке, и даже на кухне и столовой. Само собой, особо дрючился личный состав.

Штабные из дивизии метались из полка в полк, из батальона в батальон, дабы не упустить ни одной мелочи. Так получилось, что однажды, пока мой отец был назначен начкаром парка, туда нагрянул начштаба дивизии с внезапной проверкой. Крупная шишка водил жалом, присматривался, принюхивался, но никаких огрехов не нашёл. Распекать лейтенанта было решительно не за что.

Довольный полковник добродушно поблагодарил за службу, пожал руку и спросил как полагается:

— Жалобы и просьбы есть?

И вот тут-то отец понял, это шанс, который может больше не представится, и огорошил большое начальство:

— Так точно. Есть, товарищ полковник. В части наблюдаются неуставные отношения.

Если бы отец сказал, что комполка — американский шпион или израильская военщина стоит у границы, то начштаба не был бы так удивлён.

Напускная благостность слетела моментом. Неуставняк перед большой инспекцией это чревато. Острые зубья Советской машины могут перемолоть хоть сотню полковников, не поперхнутся. Побагровев, он прохрипел:

— Докладывайте.

— Коммунист, капитан Редько, зампотыла третьего батальона одолжил у лейтенанта Тэна, кандидата в члены коммунистической партии Советского Союза, комвзвода третьей роты второго батальона, более 100 рублей и не отдаёт свыше полугода, несмотря на неоднократные просьбы и напоминания. Это создаёт очень нездоровую и напряжённую служебную обстановку. Я даже сказал бы, капитан Редько дискредитирует высокое звание офицера Советской Армии. Более того, он подаёт пример недостойный коммуниста. Я надеюсь Вы сможете рассмотреть этот вопрос.

— Это всё? — прищурился полковник.

— Так точно. — ответил отец.

— Спасибо что доложили. Я лично займусь этим.

Следующим вечером отцу на глаза попался радостный Генка.

— Слушай, ты не поверишь, но сегодня днём ко мне прибежал взмыленный Редько и отдал долг. Всё до копейки вернул. Извинялся, чуть ли не хвостом вилял. Ты не знаешь, как так получилось?

— Понятия не имею. — улыбнулся отец. — Наверное, совесть у него заговорила.

История моментально расползлась по полку. Этим и решил воспользоваться мой отец, чтобы превратить тактическую победу в стратегическую. Отныне, как только к нему обращались с просьбой одолжиться парой-тройкой рублей, он вынимал из кошелька специально отложенную двадцатипятирублёвку.

— Всегда пожалуйста. Извини, мелких денег нет. Вот, возьми двадцать пять. О трёшке мы оба забудем, а о четвертаке будем помнить. — многозначительно говорил он.

— Да ну. — стушёвывался сразу очередной "пятнадцатилетний капитан". — Мне лишь пару рублей надо.

— Как знаешь, — отвечал отец. — Хочешь — бери четвертак. Я тебе доверяю.

— Спасибо. Я как нибудь перебьюсь. — уходил восвояси искатель лёгких денег.

Метод стал работать безотказно. Взять в долг махом такую крупную сумму никто не решался. Он поделился решением с другими двухгодичниками, и уже через месяц никто "в долг" у них больше не просил.

Хорошо получилось, и чувство локтя проявили, и деньги не потеряли. Как в старину говорили, "и волки сыты, и овцы целы. "