— Ну что, засранцы, соскучились по соседям? А я вот тут он! Здрасте всем присутствующим.

С такими добрыми словами к нам в палату вошёл крепенький такой мужик – невысокий, но ладный, лет хорошо за пятьдесят. Следом за ним- прапорщик внутренних войск.

В палате восемь коек, пять заняты, три свободны. Инфекционная больница — по Питерски — Боткинские бараки. Восемьдесят шестой год, сентябрь.

— Петрович, хорош глумиться, койку выбрал? — это прапор пробасил.

— Да на такой шконке до конца жизни проваляться можно – это не у вас, [м]ля, в крытке, смотри, как мяконько…

— Ты знай, особо тут не выступай, а то обратно – голубем сизым прилетишь.

— Мне с УДО соскальзывать интереса нет, я уж тут полечусь.

Так у нас появился новый сосед- Петрович, уголовник со стажем. Весёлый такой, всё прибаутками сыпал.

Засранцы – это потому, что все присутствующие в большей или меньшей степени брюхом страдали. Расстройство желудка – скверная штука — а уж в больнице по этому поводу оказаться – вообще радости нет.

Петрович, из тюремной больнички был переведён в обычную, гражданскую – потому, что там инфекционного отделения просто не было — а по условно досрочному освобождению, он вроде как под режим и не попадал — хотя пока и числился заключённым.

В наколках весь – с ног до головы – когда переодевался, видно было. Звёзды на плечах и на коленях. Ярче всего – во всю грудь — картина Васнецова – "Три богатыря". И явно делал большой мастер – от оригинала изображение отличалось только однообразным синим цветом, не научились ещё тогда на зонах цветные татуировки делать. А так – идеальная копия.

Но здоровенный шрам, пересекавший богатырей наискосок, сверху донизу – это вообще производило впечатление.

— Петрович, это где же тебя так угораздило?

— Да маленький был, заснул в траве, на покосе, а дядя Матвей косой и шуганул — вишь, как прилетело? Слава Богу, жив остался…

— Ну что ты гонишь, у тебя что, с детства наколки эти?

— А тебе что, байку в кайф послушать, или по правде, как на зоне за слова спрашивают, и отвечают? Не приставай с вопросами — не совру. Не веришь, сочти за сказку.

Петрович мужик оказался покладистый и неглупый. Брюхо ему конечно, подвело – по пять-шесть раз в день на горшок тащило – ну мы все такие там были. Выздоравливали потихоньку.

Совсем лежачих в палате было двое – Коля, отслуживший дембель со Средней Азии — домой ехал в Петрозаводск, но только до Ленинграда добрался, скрутило, и дед Егор – этот вообще ни на что не реагировал, мычал только тихонько, когда совсем туго становилось.

Им медсёстры судно под задницу подкладывали — если успевали. Иначе приходилось опять постельное бельё менять, и меж ног потом влажным полотенцем протирать от коричневой пенки – ну и запах стоял в палате, нарочно не придумаешь.

Больница, блин.

Сестёр было двое – Катюша — молодая такая, симпатичная барышня, лет за двадцать, и Егоровна — суровая молчаливая тётка, от неё разве матюги услышать можно было.

Петрович с Егоровной только взглядом обменялся – сразу за своих друг друга признали. Она ему потом и добавки на обед подкладывала – без слов, лишь головой кивнув.

А Катюша — та ко всем с улыбкой, милая такая. Это очень крепкий стержень надо в спине иметь, чтобы в больничном говне ковыряясь, к пациентам с поносом с улыбкой относиться. Сестра милосердия. Воистину.

— Дочка, а обход будет сегодня? Что-то опять изжога, может каких таблеток пропишут?

— Петрович, вы и раньше прописанные лекарства не приняли – я же видела, выкинули. Вы здесь подольше полежать хотите, чтоб обратно попозже вернуться?

— Молодец, дочка, раскусила старика. Ну, попить дай, и улыбнись по доброму — мне сейчас мало кто улыбается…

Катюша улыбается – говорю же, добрая барышня…

Петрович с собой притащил книжку – истрёпанное Евангелие, там листы чуть не рассыпались, и читал его, губами шевеля, сквозь очки мутные поглядывая. А странички закладывал потёртой фотокарточкой – чтоб не ошибиться, с какой строчки дальше читать.

Опять обед – в палату тележка с кастрюлями заезжает. Тарелки по койкам раздают – это только по названиям тарелки – миски алюминиевые. Но жрать в принципе приемлемо – ложками поскрипывая. Сижу, жру.

Тут у Коли, в углу палаты, что-то не то, кашей поперхнулся? Клокочет, хрипит, пена со рта — Катюша "Помогите! ", громко так, а мы что, мы же не врачи?

Посинел парень, пока ему Катюша искусственное дыхание делала, и массаж сердца – отошёл, не стало его. Больница – так бывает. Все смертны. Ну его и раньше кровавым поносом несло – дышал через раз. Не повезло парню.

На каталку мы его с Петровичем вдвоём перекладывали – и простынкой покрыть помогали – Катюше одной не справиться – тяжёлый.

А уложивши, глядь – Евангелие Петровича на полу валяется, задели, уронили, и фотография эта там же.

Катюша – падает на пол, на колени -

— Откуда у Вас это фото? Голос дрожит – она никогда так не разговаривала —

— ОТКУДА У ВАС ЭТО ФОТО?

— [м]ля.. дь, тебе какое дело? Куда ты на хрен с ногами в душу-то лезешь? Ты, [м]ля, кто вообще?

Петрович, грубо и злобно – поднимая фотографию с пола.

Катюша, спотыкаясь, выбегает из палаты, через минуту возвращается –

— Вот, смотрите – показывает Петровичу точно такую же фотографию – только поменьше истёрханную.

Петрович, с остановившимся взглядом, держит в руках два одинаковых фотоснимка.

— Это, [м]ля, это у тебя откуда?

— Это мама моя.

—————

..

Мне довелось только услышать часть разговора Петровича и Катюши — на лестнице, где на площадке можно было покурить –

— Ты вот что, дочка…

И потом, совершенно изменившимся голосом —

— Ты вот что, Д О Ч К А….. ты подумай, на хрена тебе такой отец, как я?

— А у меня просто больше нет никого…

Дальше я не слушал – неудобно.

Из больницы меня выписали через два дня — гастроэнтероколит – дома фесталом лечится. Так что я не знаю, как закончилась эта история. Но вот в памяти осталась…

Тёплая и душевная атмосфера встречи Стармер-Си.

Словарь пора заводить, "диптермины времён поздней фазы англосаксонского доминирования".

"Разговор был предметным и конструктивным" — "Стороны обозвали друг друга [ч]удаками, но не успели подраться".

"Встреча завершилась в хорошей атмосфере" — "Никого не убили".

"Обсуждались острые темы" — "Был открыт огонь на поражение, но стороны уворачивались и, благодаря понятийным договорённостям не брать больше одной обоймы в переговорную, всё быстро завершилось".

"Представитель Лондона высказал мысль, достойную Черчилля" — "Спичрайтер-индус мнит себя хрен знает кем и попросил другого индуса, из редакции, похвалить себя за миску карри и два танца из к/ф "Танцор диско".

"Стороны договорились продолжать договариваться о потенциальных договорённостях, ведущих в будущем к перспективному обсуждению начала формирования комиссии, которая обсудит общие принципы формирования концепции правил, которые будут использованы для начала переговорного процесса" — "Группа взрослых мужчин ещё годами будет за госсчёт летать первым классом, ежедневно вечером нах[рен]ачиваться коньяком и снимать шлюх за 1500евро/час, и хрен вы им что сделаете".

Израиль обозвал Ливан иранским прокси, нанёс удар по штабу Хезболлы. Ливан пожаловался Ирану. Пошли они к Израилю разбираться. Пришли.

Иран говорит Израилю:

— Ты знаешь кто я?

— Знаю. Ты Иран, ядерная держава.

— А это кто? — спрашивает Иран показывая на Ливан.

— А это прокси-прокладка

Работаю с 14 лет. Всегда было много амбиций, и родители вбили в голову, что всё достается трудом. И летом подрабатывала, и в студенчестве после учебы, домой приходила ночью. И с тупыми людьми много лет отработала в колл-центре, потом работа 12/7 с большой ответственностью и стрессом. Всегда было нелегко. Иногда полегче, конечно, тоже, но в большинстве случаев кучу нервов тратила и мало спала. С последнего места работы уволилась, так как подвело здоровье, лежала в больнице, и то мне звонили с работы с вопросами, как что-то сделать.

Решила что-то менять. Сейчас устроилась помощницей в клуб настольных игр. Ответственность небольшая, работа простая, получаю нормально, даже лучше, чем некоторые мои друзья. И вроде всё хорошо, даже отлично. Но грызет меня ощущение, что я ни хрена не делаю, какой-то ерундой занимаюсь. Даже стыдно кому-нибудь рассказать, когда спрашивают, кем работаю. Или мир уже изменился и вкалывать уже не модно?..

СМИ в очередной раз заговорили о банкротстве АвтоВАЗа и необходимости его спасения силами всего великого и могущего русского народа. На фоне этого вставлю свои 5 копеек мнения и историю на данный счёт. А мнение моё заключается в том, что АвтоВАЗ давно перестал быть народным предприятием производящим средства передвижения для населения великой и могучей, а стал кормушкой для отмывания денег олигархата. Ни качество машин, ни их надёжность ни безопасность не беспокоят и не беспокоили владельцев предприятия. И тот же старый японец родом из 2000х годов даст фору любой новой модели российского автогиганта, в том числе и по цене если убрать заградительные пошлины. И моё мнение, отнюдь, не голословно и вот вам история почти 20ти летней давности. Произошла она на динамическом автополигоне, где два журналиста журнала "Авторевю" получив из рук АвтоВАЗа, новейший, на тот момент, автомобиль — Рено Логан II, на скорости 103км/час убрались в отбойник и перевернулись. А причина, как выяснилось позже, оказалась в перепутанных местами тормозных трубках на блоке АБС. Чтоб вы поняли: в рекламных целях, понимая, что автомобиль будет тестироваться журналистами АвтоВАЗ никак не проконтролировал сборку, не проверил и не испытал автомобиль перед передачей журналу. Как вы думаете, есть у такого завода с таким отношением шансы на будущее?