У начальника была причуда: с новенькими вёл себя странно, мог притвориться крайне суеверным или всерьёз обсуждать теории заговора, визиты пришельцев и прочее. Если человек ему подыгрывал, то с ним прощались, потому что нафиг нам не надо психов и подхалимов. Мы с коллегой проверку прошли лучше всех: она мягко посоветовала хорошего психотерапевта, а я заржала и собралась уходить. Самый крутой коллектив был, никто не сплетничал, все дружили. Давно контора закрылась, а связь поддерживаем.

Работал я в одной фирме. И пришёл на практику сын шефа (естественно, "молодой барин" за глаза). А чуть позже слышал, как шеф расстроенно говорил, что после месяца практики сын тут работать не пожелал. Потому что "если ты мне будешь платить больше, чем другим — буду в коллективе "папиным сынком", если нет — мне у вас уровень зарплат не подходит".

Александр Абдулов шутил: "Если не знаешь, как играть, то играй странно и прослывёшь гением". В постановке "Юнона и Авось" он выходил в трёх образах — человека от театра, пылающего еретика и Фернандо Лопеса. Американская делегация, смотревшая спектакль перед приглашением театра на гастроли, всерьёз поверила, что еретика играет какой-то душевнобольной — настолько отрешённый у него был вид. Они потребовали, чтобы во время гастролей по Америке факел в руке еретика приковали наручниками. Они боялись, что этот сумасшедший запросто может метнуть его в зал…

Сергей Соловьёв вспоминал, что через какое-то время после премьеры детектива "Десять [мав]ритят" они встретились с Александром Абдуловым, обсудили свои дела и вскользь коснулись фильма.

— Слушай, расскажи, а чем там дело кончилось? Кто подлец-то? — спросил Абдулов.

— Саша, ты обалдел? Ты же там снимался! Ладно книгу не читал, но сценарий-то!.. — изумился Соловьёв.

— Да я сценарий читал до момента, как моего героя на десятой странице убили. Понятия не имею, чем дело закончилось...