Соня. Девочка добрая, но ленивая, как ноутбук с убитой батареей: работала только на вдохновении и ровно два часа в сутки.

Новость о том, что летом предстоит учиться, Соня встретила с философией зэка, внезапно узнавшего о продлении срока:

— А зачем вообще учиться, когда каникулы? Это же… каникулы.

Саша сел рядом, не пытаясь изобразить из себя героя из передачи про воспитание. Его целью было не переломить её, а понять — что скрывается за этой каменной стеной нежелания.

— Сонь, — сказал он.

— Давай договоримся по-людски. Никакого "надо". Просто летний эксперимент. Выполняешь — в сентябре получаешь айфон. Но главный приз — ты узнаешь, на что действительно способна. А учиться мы будем… как цивилизованные люди.

Она скривилась, но слово "эксперимент" и конкретика "айфон" сделали свое дело. Саша, понимая, что входит на минное поле семейных отношений, заранее заручился поддержкой командования. Сказал невесте:

— Дай мне карт-бланш на её учебный фронт. Чтобы я не был злым отчимом, а ты — заложником между нами.

Невеста тяжело вздохнула и махнула рукой:

— Пробуй. Только без героизма.

— Боюсь его, как огня, — честно признался Саша.

И он объяснил Соне их систему — "Эксперимент по очистке внутреннего пространства".

— Каждый день — одно маленькое дело. Не подвиг, а шаг. Но главное правило: сначала ты 10 минут легально ноешь. Имеешь полное право на свою ненависть к задаче. А потом — 10 минут делаешь. Не для школы, а чтобы доказать себе, что ты сильнее своего "не хочу".

Их первый "сеанс" выглядел так, что Саша потом долго отходил. Она сидела с учебником по математике, как будто держала инструкцию по обезвреживанию бомбы.

— Что чувствуешь? — спросил он.

— Хочу выть.

— На математику?

— На жизнь.

Саша слушал, и ему становилось тяжело дышать — будто её апатия была густым сиропом, заполнявшим комнату. Он не анализировал, а просто находился с ней рядом в этом ватном состоянии, и это стоило ему сил. Но это была цена. Пока Соня ныла — она потихоньку расслаблялась. И когда расслабилась — вылезло главное: она ненавидела не математику, а вечное ожидание, что её сейчас будут поправлять и торопить. Они сделали один пример. Всего один. Не для галочки, а как акт освобождения — чтобы тело забыло, что значит дёргаться при виде дроби.

С уборкой был отдельный цирк. Соня смотрела на швабру, как на орудие пыток.

— Что она тебе говорит? — спросил Саша.

— Что жизнь — боль.

— Это твоя мысль или мамина?

— Мамина… но я её усвоила.

Они посмеялись. Потом убрали не комнату, а один угол, который бесил её больше всего. И вдруг стало легче дышать — именно ей, не комнате.

А потом была их самая мощная сцена. Соня листала учебник по Python, закатила глаза и с вызовом выдала:

— Может, я вообще создана не для работы, а для любви?

Саша посмотрел на неё не как на ребёнка, а как на взрослого, стоящего на краю важного открытия.

— Именно для любви и нужно расчистить завалы. Представь: любовь — это штука яркая. Она накрывает всё, и твой внутренний мусор в том числе. И тогда он не исчезает, а начинает тлеть и прожигать тебя изнутри. Мы же не хотим, чтобы тебе потом пришлось тушить пожар в собственной душе? Мы сейчас не код учим. Мы готовим почву. Чтобы когда придёт любовь, ей было что освещать, а не что жечь.

Она зависла. Ей никто раньше не говорил, что её внутренний бардак может быть чем-то опасным для неё же самой. Не давил, не стыдил — а бережно предупреждал о законах эмоциональной физики.

Были, конечно, и сбои. Однажды она после "чистки" ходила как человек, которого эмоционально покусал собственный мозг. Саша вынес вердикт:

— Всё. Эксперимент на сегодня приостановлен. Легально. Фиксируем усталость и идём на тихий час. Это не провал — это техобслуживание души.

Она легла, как кот под батарею. И впервые отдохнула, а не провалилась в телефон.

Лето шло — и Соня не стала ни гением, ни Золушкой. Школьным предметам она не научилась блестяще — и не обязана. Но она прошла свой эксперимент. Научилась замечать, что у неё творится внутри, и что с этим можно делать не войну, а уборку. Не героическую, а человеческую. К августу у неё в глазах появилась лёгкость, идущая не от новых знаний, а от того, что ей перестало быть страшно сталкиваться с собой.

В конце лета Саша застал их обеих на кухне — Соню и её маму. Они не спорили об учёбе, а просто пили чай, и Соня, смеясь, рассказывала, как "чистила" ненависть к швабре. И в её смехе не было ни вызова, ни надрыва — только спокойная лёгкость. Саша смотрел на них и понимал: он не ставил эксперимент. Он просто помог девочке найти выключатель от света в её собственной комнате. А когда внутри горит свет, ты перестаёшь бояться не только внешнего мрака, но и теней в самом себе. И это, пожалуй, единственная победа, которая имеет значение.

щиколотки). И эта возвышенная дама рассказывала нам про художников, показывала цветные иллюстрации их работ, рассказывала про перспективу и про приёмы рисования вазы, ну а потом мы пытались изобразить то, что она объясняла. В общем-то, урок ИЗО был для нас, скорее, отдыхом, так как слушать учительницу было интересно, а рисовать — здорово.

Прошли годы...

И большим шоком для меня (как и для других родителей) было то, что на последнем родительском собрании классная руководительница сказала, что у детей вышел конфликт с учительницей ИЗО. И в качестве примера вопиющего небрежения рисованием нам раздали несколько рисунков, созданных учениками. Мы озадаченно смотрели на эти шедевры: на листе формата А4 были изображены губы во весь лист. Фон заштрихован, на губах попытка изобразить свет/тень. И всё. Мы в недоумении уставились на классную руководительницу.

Она честно пыталась унять негодование, но не смогла сдержаться: "Ну вот как можно было подросткам дать рисовать губы Давида? "Мы в ещё большем обалдении: "Зачем? И почему именно губы? "В общем, как выяснилось, молодая преподавательница не нашла ничего лучше, чем принести детям увеличенный гипсовый муляж губ Давида, поставить его перед классом и сказать: "Рисуйте! "Понятное дело, 13летние подростки-пацаны сразу стали отпускать шуточки в меру своего интеллекта, задели преподавательницу, она обиделась и стала отбрехиваться — и полурока превратились в балаган. Я у дочери потом спрашиваю: "А вы хоть знаете, что это за Давид? " — "Нет". Пришлось мне объяснять про великие скульптуры, про стандарты мужской/женской красоты в разное время, про великого Микеланджело. То есть рассказывать то, что должна была рассказать учительница вместо того, чтобы спорить с подростками. Спросила у дочери, показывали ли им приёмы рисования, объясняли ли что-либо — говорит, нет. Учительница поставила макет и велела рисовать. Хотя именно эта учительница в прошлом году в рисовальном кружке при Доме творчества всё понятно объясняла. Так что очередная великая загадка: почему так по-разному ведёт себя педагог в кружках и на занятиях в школе...