— Ладно, — согласились мои знакомые, — Хочешь – валяй. Только после не жалуйся.

Пристроили меня на хорошую подстанцию в самую лучшую бригаду.

Первого выезда я ждал как откровения, все думал может и я на что сгожусь и даже кого-то спасу. А тут как раз команда:

— Шестая бригада – на выезд.

Шестая бригада это в том числе я.

Подошел фельдшер. Подтянулся врач.

— Чего там?

— Помирает кто-то. Воровского 17.

— А-а… Тогда пойду допью кофе.

— Так ведь там пациент помирает! — напомнил я.

— Ну да, — согласился врач, — Только пока мы доедем – все-равно помрет. Или сам по себе выживет. Все от бога…

И точно, пошел допивать свой кофе.

Это я к чему? …

Это я к тому, что все врачи сильно не романтики. Реалисты они. И циники. Профессиональное это…

Наконец собрались и поехали.

Не спеша.

— У киоска притормози, — попросил врач, — Сигарет куплю. Кончились.

Притормозили.

— А чего мы так медленно? — тихо спросил я.

— А куда торопиться? — удивился фельдшер, — Лично я не спешу в морду получать. Там ведь кто помирает – там алкаш помирает. Главное дело все-равно не помрет – всех переживет. И тебя и меня… Мы все эти адреса как пять пальцев. Знаем – бывали…

И точно, встретил нас алкаш – бодренький такой для покойника.

— Вы где?... Вы чего так долго?... Ездят они… А человеку, пролетарию, сд@хнуть – да?

— Лучше б сдох! — крикнула жена пролетария, — Доктор – усыпите его что-ли. Совсем!

— Он меня не усыплять, он меня спасать должен. Обязан! — заорал в ответ алкаш.

Инфантильный как сытый питон доктор чего-то там вколол, чего-то дал съесть и чем-то запить.

— Ну все — мы пошли.

И мы – пошли.

Потом были другие адреса и были умирающие и умершие и все это буднично, без криков – "Он уходит от нас", не как в сериалах. Все скучно – до оскомины.

"Он уходит от нас" я слышал из уст врачей лишь однажды, когда они говорили о заместителе главврача. И еще они добавили – "Наконец-то! "И "Давно пора".

Это я все к чему?... Ах да… Про жену… Дойдем и до жены…

Скоро ко мне привыкли. И я – привык. И меня уже заставляли таскать носилки и держать и поворачивать пациентов и даже подавать какие-то там ампулы. И я уже не морщился от вида крови и не шмыгал носом от запахов. Разных. Потому что болезнь это штука, в первую очередь, малоаппетитная – кровь, гниль, тяжелый дух, капризы, угрозы и слезы родственников.

Тоска.

Отчего врачи со стажем – как черепахи в панцире – непробиваемы. Ничем!

— Помер что ли?

— Вроде да.

— Ну ладно… Время поставь. И ампулы собери… Соболезнуем… Натоптали мы тут у вас…

А то — сидят в машине – рядом покойник переломанный словно его через мясорубку прокрутили, а они беляши трескают. И говорят:

— Мясо не прожаренное, сыроватое мясо-то…

— Ага…

И все им по барабану.

Хотя, иногда, и их пробивает…

Так вот теперь про жену… Идеальную.

Был вызов в район застроенный частным сектором, где сам черт ногу… Но водитель ехал уверенно — водители скорой каждую дырку в любой дыре знают.

Едем. На этот раз быстро – видно про этот адрес бригада ничего такого не знала. Водитель даже мигалку включил.

Направо, налево, разворот под кирпич. Приехали.

Небольшой, в три окна домик, наличники, забор деревянный. Возле забора мужик стоит. Лет семидесяти. Бросился к нам как к родным, чуть под машину не лег.

— Скорей, скорей, помирает!

Потащил в дом.

В доме прибрано и половички расстелены.

— Туда-туда!

Утянул за перегородку.

За перегородкой – кровать. На кровати женщина. Видно — жена.

— Что с ней?

— Помирает! Утром стало плохо, а теперь – вот.

Женщина лежала недвижимо, с закрытыми глазами с руками сложенными на груди и даже было не понятно, дышит она или нет.

Врач кивнул фельдшеру. Тот раскрыл сумку.

И по тому, как кивнул врач, фельдшер все понял. И я — понял. Со стороны – да, не сообразишь, но я с ними уже поездил и научился читать между строк. Нечего тут было делать ни скорой ни вообще помощи.

— Ну что?... Как?... Она будет жить?... — суетился, спрашивал мужик.

Хотя она – УЖЕ не жила.

Врач померил давление, чего-то послушал в фонендоскоп. Но так — для очистки совести.

— Эй, вы слышите меня? — спросил он. И громче — Э-эй!

Поворочал, потряс больную.

Никаких реакций. Вообще никаких – пациентка не видела, не слышала, не чувствовала. Ее уже здесь не было. Она была уже – там.

Но прежде чем ее отпустить, врач должен был совершить ряд манипуляций призванных задержать покойницу на этом свете еще минут на двадцать.

Фельдшер вколол чего-то в вену. И ввел чего-то под кожу.

— Ответьте! Вы слышите меня?

Но пациентка даже не шелохнулась. Даже после кубиков.

Все…

Врач расслабился. Он больше не препятствовал. Он сделал все что мог, согласно инструкции Минзрава. Теперь он мог умыть руки…

— Дайте полотенце.

— Что? — не понял мужчина.

— Полотенце! — повторил врач.

— А? — мужчина начал растеряно оглядываться, — Полотенце?... Да? Я не знаю где… Счас.

И повернулся к жене. Мертвой.

— Маша, Маша, где у нас полотенца лежат? А? Полотенца где? Доктор просит.

Врач остолбенело глядел на мужика.

— Маша. Маша скажи!

Врач моргнул фельдшеру, чтобы тот приготовил шприц с успокоительным. И, наверное подумал, что придется вызывать психбригаду и может даже связывать мужику рукава.

— Ма-аша!

И тут, что-то такое случилось – невообразимое, потому что женщина шевельнулась, вздохнула и открыла глаза.

— Маша, где у нас полотенца? — буднично спросил муж.

— Там! — ответила покойница, — В шкафу, — И показала пальцем.

У врача отпала челюсть.

У фельдшера покатилась ампула.

Женщина закрыла глаза и замерла.

— Шприц! — заорал врач, — Три кубика!... Два кубика!... И еще! …

Вы слышите меня?

Женщина ничего не слышала.

— Эй, откройте глаза! — просил доктор, тряся омертвевшую пациентку за плечо. Причем, довольно грубо.

Та лежала неодушевленным бревном. С руками сложенными на груди.

Вкололи три кубика. И еще два.

— Вы слышите меня? Слышите?

Ни хрена! Бабушка не подавала признаков жизни. Никаких.

Бабушка умерла.

Фельдшер замер со шприцем в руке. Врач покачал головой. Фельдшер опустил шприц.

Из-за перегородки вышел муж. Без полотенца.

— Я не нашел, — виновато развел руками он.

— Да черт с ним, не надо полотенца, — ответил врач вставая и собираясь уходить.

— Маша, я не нашел полотенце. Его нет в шкафу.

Женщина дернулась, вздохнула. И открыла глаза.

Врач – сел.

И фельдшер тоже.

Женщина обвела всех бессмысленным, потусторонним взглядом.

— Маша, там нет полотенец, — пожаловался муж, — Я искал.

Взгляд пациентки приобрел осмысленность.

— Посмотри на верхней полке, под пледом.

— А-а, под пледом. Ладно посмотрю.

Муж ушел за перегородку.

— Шприц! — прошептал врач.

— Вам?

— Нет – ей!...

Я все это видел! Я там был! Я – хоть под присягой.

— Охренеть! — выдохнул врач, — В конец!

Добавил что-то про кубики и крикнул:

— Эй вы, как вас там… Да – вы! Идите сюда! Быстрее!

Муж пришел.

Без полотенца.

— Вы это, спросите ее, — сказал врач, неуютно поеживаясь под халатом, потому что ощущал себя полным идиотом, — Спросите…, как она себя чувствует?

Муж кивнул.

— Маша… Маша… Доктор спрашивает как ты себя чувствуешь?

Врач диковато смотрел на мертвую женщину. Взглядом заинтригованного патологоанатома, который только что вскрыл покойника и что-то там нашел чего быть не должно. Что-то лишнее.

— Маша. Маша! Маша!...

Хм…

И опять, откуда-то из бездны, из мрака того света, с самого дна, женщина пошла на зов своего мужа и, карабкаясь и цепляясь за его голос, вышла, вынырнула, вернулась. И спросила:

— Что ты?

— Вот, доктор спрашивает — как ты себя чувствуешь?

Доктор нехорошо улыбнулся.

— Я… Спасибо… Да… Лучше.

— Ты полотенце нашел?

— Нет.

— Извините доктор, он у меня такой беспомощный. Я сейчас, я сама…

— Лежать! – заорал доктор.

Потому что, вдруг, поверил, что эта покойница сможет встать и пойти за перегородку, и влезть на табуретку и перерыв белье найти и принести ему полотенце и еще на руки полить!

— Не надо, я сам, — предложил муж.

— Назад!

— Но полотенце…

— Какое полотенце?... Какое на хрен полотенце… Не нужно мне никакое полотенце! Говорите с ней.

— О чем?

— Не знаю! О чем угодно. Говорите! Раз вы такой… — доктор даже подходящих слов подобрать не смог, — Говорите!

А про себя подумал про пушного зверька и про то, что медицина здесь точно — бессильна. Правда совсем в ином, в не привычном, контексте.

А покойница, только теперь осознав расположившуюся подле нее медбригаду, стала перебирать по одеялу пальцами и озабочено спросила:

— Ты чай… Ты их… Напоил? …

— Нет… А сахар, где у нас?

— Там, в буфете, на средней полке.

И доктор сказал:

— М-м-м! — и еще: — Ёе-е! — и еще, — Твою маму!...

Потому что когда мы не знаем что сказать, от избытка чувств, всегда так говорим.

И еще сказал фельдшеру, безнадежно махнув рукой:

— Давай, вызывай реанимационную бригаду. Быстро! И предупреди их, чтобы они его в больницу с собой взяли.

— Кого?

— Мужа!

— Зачем? — подивился фельдшер.

— В качестве… дефибриллятора!

После, в машине, доктор долго-долго молчал, уперев кулаки в подбородок, а потом вздохнул:

— Никогда не завидовал пациентам. Вообще – никогда. А этому – завидую. По черному!... Он же даже не знает где сахар!...

Какую жену отхватил!... Какую!... Идеальную!

И снова замолчал. Окончательно. Наверное, своих жен вспомнил. Всех четырех, с которыми был в разводе.

И тут я с ним, конечно, согласен. Повезло – мужику. Что да – то да! Но, может было за что…

Больше я с той бригадой не ездил.

И вообще – не ездил.

Хватило…

АндрейИльин