этом существовал еще и Спрингфилд в Южной Каролине, он при этом был в два раза больше северного и, соответственно, самолеты туда летали чаще. Поэтому мои знакомые в Вашингтоне (откуда я, собственно, и летел изначально), меня много раз предупреждали перед полетом: "ЗАПОМНИ! Спрингфилд СЕВЕРНАЯ Каролина! "Ну, я и запомнил.

Прилетаю в ту Шарлотту из Вашингтона на приличном самолете, большом Боинге. Ищу терминал, откуда мой самолетик должен дальше везти меня в Спрингфилд, СЕВЕРНАЯ Каролина. Нашел тот терминал — небольшая сараюшка, куча народа, в стенах — несколько выходов, через которые народ выходит непосредственно к маленьким самолетам, которые стоят себе на поле метрах в 20-30 от выхода.

Никаких табло! В центре сараюшки стоит афроамериканка с радиомикрофоном, которая через хриплые динамики объявляет то один, то другой рейс, и народ с чемоданами устремляется то к одному, то к другому выходу.

Я понимаю, что в речи оной афроамериканки я, три дня как приехавший из России, и крайне слабо ориентирующийся в английском языке в принципе, не говоря про говор южных штатов, не говоря про [мав]ритянский выговор, не понимаю ПРАКТИЧЕСКИ НИЧЕГО. А табло нет, как я уже сказал, прочитать ничего нельзя. Пока у меня был примерно час до ожидаемой посадки, я смотрел на ту афроамериканку и пытался понять хоть часть слов из ее речи. За час ее бурной деятельности по объявлению рейсов я смог расшифровать слов десять, наверное. Понял, что это мало, крайне мало, и это может быть чревато моим невылетом.

Начиная с предполагаемого времени моей посадки я начал действовать "проактивно": как только тетка издавала невнятный набор звуков, толпа шарахалась к очередному выходу, а я подходил к ней со своим чемоданом в 25 кг и вежливо интересовался, "Не этот ли поезд идет на Чаттануга-Чуча? ", тьфу, "Не этот ли самолет летит в Спрингфилд, Северная Каролина? "

Первые шесть или семь раз она мне отвечала "Ноу", с добавлением еще каких-то непонятных для меня слов и междометий, хотя и абсолютно вежливо, надо отдать ей должное. Потом еще раз семь отвечала просто "Ноу", глядя мне в глаза уже с некоторой тоской. И лишь раз на 15-ый (вылет самолетика в тот раз задержался из-за погоды эдак минут на 45) она повернулась ко мне и, глядя мне в глаза, произнесла в радиомикрофон максимально внятно, так что даже я понял: "And — this — is — YOUR — flight, SIR! To Springfield — NORTH — Carolina! WELCOME — ABOARD, SIR! " ("А это ВАШ рейс, СЭР! В Спрингфилд СЕВЕРНАЯ Каролина! ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ НА БОРТ, Сэр! "

госпитале "Звезда Надежды".

Через тридцать лет доктор Такер написал книгу воспоминаний "Индийские встречи"*, в которой, в том числе, рассказал и об этом дне. Поэтому предоставим ему слово.

Единственным цивилизованным способом добраться до Акивиду в 1932 была железная дорога, станция которой находилась в нескольких километрах от порта. Туда меня довез запряженный в трехколесную повозку человек. До этого из живых существ меня возили только лошади и один раз мул. Видеть в этой роли homo sapiens было странно и неприятно, но выбора у меня, к сожалению, не было. По крайней мере, этот несчастный был очевидно рад тем нескольким монетам, которыми я с ним расплатился.

На станции кассир посоветовал купить билет в первый класс. Я так и поступил, тем более что стоил он дешевле, чем билет во второй класс в Канаде. До отхода поезда оставалось 10 минут. Поручив нехитрый багаж носильщику, я вышел на перрон и увидел свой поезд. Он был облеплен людьми, точнее мужчинами, как мертвая гусеница муравьями. Люди были везде: на подножках, между вагонами и, конечно, на крышах. Единственной крышей без пассажиров оказалась крыша моего вагона – она была обтянута колючей проволокой. Кондуктор открыл довольно чистое купе. Поезд тронулся. Я прильнул к окну.

Сразу за станцией началась абсолютно плоская равнина, на которой из дрожащего от жары воздуха время от времени материализовались озера с неподвижной водой и уединенные конусообразные холмы. Если бы не растительность на берегах озер, их можно было бы принять за миражи вроде тех, что мы иногда видим в летний день на асфальте. Покрытые зеленой травой холмы казались бархатно-гладкими. На склонах некоторых из них можно было заменить человеческое жилье, а на вершинах – индуистские храмы мандиры. Равнину сменили складчатые горы, похожие на крылья древних ящеров, и долины с просторными лугами и изумрудными рисовыми полями. На полпути по удивительно красивому железнодорожному мосту мы пересекли полноводную Годавари, вторую по величине реку Индии. На обоих ее берегах кипела жизнь.

Когда поезд остановился на очередной станции, в купе было так душно, что я вышел из вагона, чтобы вдохнуть немного свежего воздуха, а заодно выкурить сигарету. Мое внимание сразу привлекли три человека, которые спускались с крыши соседнего вагона. Один из них был в железнодорожной форме, двое других носили устрашающие усы, короткие мечи на поясе и тюрбаны на голове. Я спросил у проводника, кто эти люди, и получил ответ на неожиданно хорошем английском:

— Саиб, человек в форме – такой же проводник, как и я. Просто сегодня его работа – собирать деньги на крыше. А двое сикхов в тюрбанах – его ассистенты.

— А почему пассажиры на крыше не купили билеты на станции?

— Саиб, вы меня не поняли: мой коллега не продает билеты. Он собирает деньги. На конечной станции он отдаст их начальнику поезда.

Некоторое время мы помолчали. Я пытался понять смысл сказанного, а мой собеседник, скорее всего, следуя профессиональному кодексу. Отчаявшись разобраться, задал новый вопрос:

— А если у пассажира на крыше нет денег?

— Ассистенты сбросят его с поезда.

— На ходу?

— Может быть и на ходу. Зависит от обстоятельств…

— Но он же может умереть или остаться калекой на всю жизнь.

— Если у него такая карма, так и случится. Саиб, пройдите пожалуйста в вагон. Машинист уже дал гудок на отправление.

Поезд продолжил свой путь. А я под впечатлением увиденного c молодым жаром стал искать ответы на вопросы, которые никогда раньше не приходили мне в голову. Как случилось, что, находясь в явном численном превосходстве, эти люди боятся дать отпор вымогателям, защитить своего собрата от беззаконной расправы, или просто собрать по несколько центов, чтобы за него заплатить? Где та черта бедности, за которой люди перестают ценить данную им Богом жизнь настолько, что для того, чтобы свести концы с концами, готовы ехать на крыше поезда, идти воевать за деньги (нарушая вдобавок шестую заповедь "Не убивай"), или совершить любой другой безумный поступок? Почему эти люди так покорны судьбе? Почему воспринимают свое униженное положение как единственную реальность и не пытаются ее изменить? Честно признаюсь, что ни на один из этих вопросов я не могу ответить и по сей день.

Отрывок из книги Jeffry Tucker “Indian Encounters” Kathashilpa Publishing House Calcutta 1962 Перевод с английского Abrp722

Бонус: индийские поезда во всей красе при нажатии на "Источник"

роман. (Семейные люди поймут, что иногда в кровати можно и почитать). Действие романа разворачивается в будущем, в Москве, после ядерной катастрофы. Я, поглощенный разворачивающимся действом, перелистывая страницы, не замечаю сначала, как она извернувшись, читает вместе со мной, пока она с ужасом не спросила:

— Господи, что это?!

На экране текст: "На Калининской линии метрополитена зафиксирована вспышка мутировавшего вируса чумы. На настоящий момент жертвами его стали около трех тысяч человек. В связи с этим закрыты станции "Таганская" и "Маркситская". Перекрыто сообщение с Кольцевой, Люблинской, и Таганско-Краснопресненской ветками вплоть до ликвидации заражения. Спецвойска ФСБ блокировали район. На перегонах от "Маркситской" до "Площади Ильича" выставлены посты с огнеметами для пресечения возможного проникновения зараженных объектов."

Не знаю, что на меня нашло, но я моментально и серьезно отвечаю:

— Новости с "Ленты. ру".

— Ничего себе! До чего довели, бл. дь! А ведь говорили им, нельзя бомжей в метро пускать! Доигрались! Как ты завтра поедешь? (А на работу я еду именно через эти станции)

— Хрен его знает, — печально сказал я, выключил свет и положил кпк.

Утром, когда зазвонил будильник, моя "скво" уже сидела у телевизора и внимала новостям. Наконец-то мой кофе был уже приготовлен! Сохраняя всю серьезность, которую я могу держать очень долго, я спросил:

— Ну чего там?

— Да ничего пока не говорят. Небось засекретили уже.

На том, поразмышляв вслух о беспомощности властей, я уехал на работу.

Весь день я внутренне ржал, пока вечером, приехав домой, не получил по голове целой пачкой новостных газет. Оказывается, она успела не только их прочитать, но и еще раньше предупредить об опасности целую кучу своих родных и знакомых...