не было.

Проходя мимо одинокого дома, заметил внутри 2-3 отдыхающих алабаев, ворота открытые были.

Уже отходя от дома услышал рычание. Смотрю, среди кустов засел еще один молодой алабай и рычит.

В голове быстро промелькнули варианты действий. Побегу — бросится за мной с лаем, может и укусит. Брошу камень, начнет лаять, из двора выскочат другие алабаи, тогда точно не отобьюсь, если только хозяин случайно не услышит.

Решил тогда по другому, подружиться с ним. Начал присвистывать и звать к себе. Он недоуменно посмотрел на меня, но рычать прекратил. Вспомнил, чтобы позвать собаку надо присесть. Присел, продолжил звать. Тут собака сломалась, начала вилять хвостом и всем телом. И так кривя головой, хвостом подошла ко мне, как застенчивая девушка, прям головой к моей голове. Страха что укусит не было. Чтож, собака была неухоженная, ее наверное никогда и не мыли, воняла, но дружить так дружить.

Осторожно погладил по голове, за ушами, под подбородком. Минут пять-десять гладил наверное.

Потом сказал: ладно, я пойду, оставайся.

Попрощался с ним и ушел. Она чуть постояла, потом вернулась в кусты.

Вот так вот разошелся мирно. Руки потом пахли псиной всю дорогу, пока не дошел до места.

лет отрок вернулся с кучей книжек и тетрадок. К этому времени он уже был студентом семинарии. Родители – неграмотные крестьяне, с испугом наблюдали за сыном, не вылезавшим из избы-читальни.

Нравы тогда были простые: решено было парня женить, чтобы с ума не сошел за книжками. Причем женить так, чтобы не отбоярился.

Приходит Семен домой, а там, потупив глазки, сидит уже невеста, Авдотья.

Теперь о бабке. Она была красавица. Но вот почему такая видная невеста до 24 лет просидела в девках, мне уже никто не скажет, но я так думаю, из-за характера. Крута была бабушка очень. Из-за этого наследного семейного норова страдал мой отец, да и наши с сестрой мужья поминают бабку недобрым словом, хотя и сроду ее не видели.

Глянул Семен на невесту и пропал! Где уж 18-летнему парнишке было устоять против карих глаз с поволокой, да высокой груди.

Оставил дед семинарию, стал простым пахарем, но книжки не забросил. Его возвышенная душа требовала выхода. Он повторял стихари, песнопения, молитвы и даже в самые запретные годы пел в церковном хоре.

Семья росла, рождались дети, 12 дочерей! Семен и Авдотья трудились не покладая рук. В 30 годы у них уже было крепкое хозяйство, кони, коровы, овцы, огород.

Моя мать вспоминала, что когда они ложились спать, ее отец еще работал, а когда утром вставали, то отец уже работал.

В коллективизацию деда раскулачили, погрузили с орущей ребятней на телегу и отправили в тайгу под Томск. Из 12 детей выжило только 4.

Могучий и работящий дед Семен не пропал и в ссылке, он стал мять кожи и выделывать овчины. Засадил плачущую жену и девчонок за шитье шуб, так и прокормились.

Потихоньку начали обживаться. Но грянула новая беда.

Я уже говорила, что бабка Авдотья была красавицей, но ее старшая дочь Матрена превзошла мать красотой. Я тетку Мотю не знала молодой, только древней старушкой. Но, бывало, подкрасит губы, метнет гордый взгляд из-под собольих бровей – вылитая Быстрицкая, не хуже!

Холостые парни глаза обмозолили о дедову избушку, высматривали Матрену, но местный председатель колхоза управился по-своему: пока деда не было в селе, выволок упирающуюся девку и заперся с ней в своем доме. Ссыльные, чего с ними церемониться.

Матрена вернулась домой бледная, но спокойная. Сказала, что председатель пообещал поставить ее на легкую работу и семье сделать послабления, выправить документы. А потом прижала к себе младших сестренок и заплакала.

Всегда покладистый и добродушный дед Семен схватился за нож. Но жена и дети повисли на нем, остановили.

Той же ночью, с детишками и опозоренной дочерью Семен ушел с поселения через тайгу.

Моя мать вспоминала, что шли пешком, ночевали на заимках, разводили костры. Дед охотился, ловил рыбу, мок, холодал, но упрямо вел свою семью.

Вышли они из тайги в далеком краю, там и осели.

Вторая дедова дочь Екатерина вышла замуж по большой любви. Моя мать, бывало, вздыхала: "Ох и красивые эти казанские татары!". Фотографий зятя не осталось, но я верю матери на слово: видная, видимо, была пара.

В Великую Отечественную мужья и Матрены, и Екатерины ушли на войну. И оба не вернулись, погибли под Сталинградом.

В трудные эти годы женщины работали на лесозаготовках, маленьких детей приходилось оставлять дома одних. В летнюю засуху Катин дом загорелся, и ее четырехлетний сын вылез в окно и побежал через лес к матери. Только окровавленная рубашонка от него и осталось – волки.

Катя тронулась умом и ее увезли в больницу.

Дед Семен ходил по пепелищу без шапки, слезы текли по его лицу. Он решил поставить дочери новый дом.

Три месяца шестидесятилетний старик тесал бревна, поднимал стропила, клал стены. Все сам, один. Стелил полы, ставил двери.

Помню этот домик: крошечная кухня и комнатка, сени. Двор выстелен досками. В этом домике моя тетка прожила всю жизнь и дом не покосился, не осел. Мастеровит был дед Семен.

В последний путь деда провожала вся деревня, скрестили на груди мозолистые руки, положили с ним его еще семинарскую библию, на лоб священную ленту – дорогу в рай.

Да и куда еще мог он попасть, этот великий труженик, хребет и станина нашей страны. Не сломленный, не униженный, не растоптанный. Упрямо возрождавшийся как птица Феникс из пепла, не предававший своих убеждений, своей веры.

Мы говорим о солдатах-победителях Великой Отечественной войны. Об их мужестве и самопожертвовании. Но ведь их вырастили и воспитали вот такие Семены. Они поставили своих сыновей на крыло и те взлетели к подвигу.

с какой-то пожилой леди. Надо же, думает Люся, никогда не предполагала, что папа настолько владеет английским. Наконец папа возвращается и с удовлетворением сообщает, что давно с таким удовольствием не разговаривал ПО-РУССКИ.

Люся идет к соседке Карен спрашивать, откуда ее мама знает русский.

А-а-а, кричит Карен, так это, оказывается, русский! А мы-то гадали.

Что выяснилось. Мамы Карен давно давно нет в живых, а пожилая леди — ее бабушка. Бабушке в обед 100 лет, у нее болезнь Альцгеймера, живет она, как принято у американцев, в дорогом доме престарелых, но внуки периодически берут ее к себе погостить. Несколько лет назад под воздействием Альцгеймера бабушка перестала говорить и понимать по-английски, а стала нести какую-то абракадабру. Теперь вот с помощью

Люсиного папы обнаружилось, что это никакая не абракадабра, а вполне осмысленная русская речь, и бабушка прекрасно помнит события своего детства — а вот более поздних событий уже не помнит. Ее мама, оказывается, была русской дворянкой и бежала из России, по-видимому, во время революции, когда дочке было года 3-4. Тут она вскоре вышла замуж за американца, через несколько лет умерла, и дочь выросла совершенной американкой и понятия не имела о своем русском происхождении, пока через

90 лет старик Альцгеймер не стер верхние наносные слои памяти.