ПИКАССО

Кто бывал на Арбате, наверняка видел там колоритного торговца картинами и "сопутствующим товаром": в засаленной шапке и с прокуренной рыжей бородой.

Его зовут Валерий. Говорят, у него был роман со швейцарской ценительницей современного искусства.

Эта швейцарка, посетив арбатскую выставку-продажу работ местных умельцев, была покорена абстрактной живописью Валерия, угостила его в ресторане и пригласила к себе в Женеву — видно, хотела разбогатеть на таланте "русского Пикассо".

А он, как выпил шампанского в московском ресторане, так уж до самой Женевы и не останавливался — выхлебал даже пузырек одеколона в доме у своей покровительницы, прямо на ее изумленных глазах. Она думала — художник в творческом кризисе решил покончить с собой и хотела забрать у него этот одеколон.

Но абстракционист делиться добычей не захотел, и подоспевшим официантам лишь после получасового боя удалось вытеснить его в выставочный зал, где уже начали собираться желающие поглазеть на нашего самородка швейцарские любители абстрактной живописи.

Или Валерия с импортной парфюмерии разобрало, или правда был творческий кризис, но после знакомства с особенностями российского арт-экстрима одного искусствоведа увезли с инфарктом, троих — с черепно-мозговыми травмами, остальные потом долго посещали психоаналитиков.

Под конец вечеринки авангардиста все же удалось повязать силами местных спецслужб при поддержке пожарной команды с брандспойтами.

А в полицейском участке выяснилось, что абстрактные картины рисовал вовсе не Валерий, а его бывшая жена — шизофреничка, за убийство которой "Пикассо" отсидел 10 лет.

Так что зарубежное турне представителя нашей творческой интеллигенции закончилось преждевременно, но Валерий не в обиде.

По требованию постмодерниста меценатка оплатила ему не только обратную дорогу, но и "суточные", и даже какие-то "пайковые" — на все соглашалась, лишь бы его выпроводить.

В память о европейском вояже осталась у Валерия заграничная авторучка — он ее из сумочки своей благодетельницы прихватил, вместе с кошельком и другими сувенирами. Эта ручка и сейчас красуется среди его нехитрого товара, но, когда к ней прицениваются, Валерий твердо отвечает:

— Любовь не продаю.

Угораздило меня однажды оказаться в московском метро на кольцевой линии. Дело было вечером и планы у меня были легкомысленные. Рядом со мной сидела молодая женщина, беременная. Сидела и клевала носом. А потом привалилась к моему плече и заснула. Да так сладко, так по-детски, что будить её совсем не хотелось. Пересадку свою я проехал, да и ладно, кольцевая же. Еду дальше, а делать-то могу только одно — думать. И стал думать о работе, долго и обстоятельно, чего раньше за мной не водилось. И пришёл к выводу, что в старой теме меня держат только усилия, ранее на неё же и потраченные. И лучше будет начать новую. Сформулировал аргументы, продумал шаги. Как выяснится позже — не ошибся, всё сложилось удачно.

Девушка проснулась, когда мы почти круг проехали.

— Ой, — говорит, — простите, пожалуйста.

— Не за что, — отвечаю, разминая плечо.

— Я сейчас почти не сплю, трудно немножко, — объясняет будущая мама, — спасибо вам.

— Был рад помочь. Будет мальчик — назовите Серёжей.

— Ой, а мы уже решили Георгием назвать, извините, — говорит молодая женщина испуганно, будто бы я могу обидеться или проверить.

— Ну, в таком случае я напишу историю про сон и опубликую. Согласны?

— А ребенку это не повредит?

— Не повредит, абсолютно.

Вторая половина 60-х, восьмой класс. Учитель русского и литературы – Зинаида, пусть будет, Петровна (годы, память). Учитель, каких поискать.

Одноклассник и сосед по дому – Витька Свистов, заядлый троечник.

Один, два раза в месяц задание на дом – сочинение.

Витька: дай списать! Жалко что ли, приходи. Но … Зинаида Петровна не дремлет – оба по двойке.

Опять задание на дом – сочинение.

Витька: дай списать! Жалко что ли, приходи. Но …теперь я пишу два сочинения: себе на пять, а ему диктую попроще, кое-где с ошибками, которые он мог бы допустить. Она знала нас, а мы знали, что она знает. Результат: мне пять, Витьке — твердая тройка, иногда четверка.

Знакомая 11-классница сдала тест (ЦТ) на 10 баллов из 100. То, чем она аргументировала столь низкий балл, повергло меня в шок.

— Да как они могли поставить мне такую низкую оценку?! У них тест с ошибками составлен, а страдают из-за этого дети!

— Ты записала на черновик ошибку? Ведь можно подать на апелляцию.

— Конечно, записала! Вот, смотри. В задании надо указать, какие слова пишутся вместе, а какие через дефис. И один из вариантов — "курица_несушка". Как они вообще составляли этот тест, если сами не знают правил?

— Что-то не пойму, где здесь ошибка.

— Ты что, в школе это не учила? "Не" всегда пишется раздельно! И надо было написать: "курица не сушка"!

— И что, по-твоему, такое "сушка" и как она связана с курицей?

— Издеваешься? Сушка — это такой маленький бублик! Я же говорю, идиоты составляли этот тест!

Доцент кафедры алгебры БГУ Павел Трофимович Козел (ударение на первом слоге) часто вешал на факультетской доске обьявления о переносе времени спецкурсов. Каждый раз в течение пяти минут над второй гласной его фамилии появлялись две яркие точки.

До 40 лет он был холост и отличался злым характером.

Студенты его очень побаивались. Ему принадлежал рекорд матфака — 17 двоек в группе. Рекорд держался долго, вызывая уважение преподавателей и дрожь студентов.

Студенты младших курсов не могли понять, доволен ли Козел ответом — лицо было непроницаемым. Потом старшекурсники обьяснили, что, если краснеет лысина, будет пятерка, если уши — к двойке.

К 40 годам (к полной неожиданности для всех) он вдруг женился, стал улыбаться, со всеми здороваться, двойки ставить перестал, короче, что только женитьба с человеком не сделает.

Мне он достался на 4 курсе, когда уже был женатым. Сдавал я ему как-то экзамен, и в это время в аудиторию входит декан Алекскей Адамович, и, полным ужаса и трагизма голосом, сообщает Козелу, что только что Вольвачев поставил в одной группе 18 двоек.

Как засветилось, как озарилось радостным светом лицо Козела, как зазвенел колокольчиком его счастливый голос!

Декан опешил:

— Павел Трофимович, чему же Вы радуетесь?

— Я уже не рекордсмен!