дань в виде тапок, маек, брюликов и т. п. и ещё много, много других чудес. На 200 % согласен с Высоцким:

Внизу не встретишь, как ни тянись

За всю свою счастливую жизнь

Десятой доли таких красот и чудес

Если позволяет работа, хожу в горы, лучше с ночёвкой, лучше на несколько дней, а если и товарищи рядом есть, так это ж абсолютное счастье и ничего от жизни мне больше не надо.

И собралась у нас дружная компания горников — Лена, Ира, Ася, Марина (имена изменены) и я. Иногда к нам кто-то конннектится, потом уходит, кто-то опять приходит, но вышеназванные это основной костяк группы.

Собрались мы как-то в воскресенье пойти — Лена, Ира и я. Остальные — у кого-то дела, у кого-то работа, в общем мы втроем только.

А по дороге в горы есть ипподром и периодически, несколько раз в год там устраиваются какие-то праздники, выставки, приезжают очень высокие лица и, как положено, все дороги там с утра перекрыты в усмерть и только если сесть на самый первый автобус, который выезжает в 6.00 можно проскочить. И в это воскресенье тоже чего-то там намечается.

Я нашим говорю в субботу:

— Давайте шеститичасовым автобусом поедем, а не семичасовым как обычно, успеем проехать, а нет, это ж будет полный карачун.

— Не-ет, зачем, успеем, не хотим рано вставать, гыр-гыр-гыр и вся песня с припевом.

Лады, моё дело предупредить.

На следующий день, встретились, загрузили свои тушки в автобус, поехали. Едем:

— Ну что куда пойдем?

— Может на "Ящерку" (там из скалы камень торчит, один в один голова ящерицы)?

— Может на "Волка" ( огромная скала в виде головы волка)?

"А может туда, а может сюда? ", перебрали 33 варианта, и до меня тоже докопались как до траншеи:

— Ты, мож, интересный маршрут предложишь?

Я:

— У меня есть губозакатывающий аппарат и не один, я вам дам попользоваться. Кто ж вас таких наивных в горы пустит-то сегодня?

Ага, нырнули девчонки в свою виртуальность, где они золотые рыбки. Наивные чукотские девушки. Мы доехали только до ипподрома, а там нас суровые чекисты развернули категорически:

— Слышь водила, возвернись и чтоб на остановках людей не высаживал, ехай вон до этого места и там уже едь как положено.

Я наших подкалываю:

— Ну что, сходили в горы? А я предупреждал.

— Что делать, что делать? А давайте на речку поедем?

— Давайте, не домой же возвращаться.

Приехали, а там уже поддатые мужички сидят. Нас увидели, обрадовались:

— О-о, здрасьте, заходите гости дорогие! Чай, кофе, чего покрепче?

— Да нет, мы на родник хотели посмотреть.

— Идёмте, идёмте, смотрите на здоровье.

— Да нам и отсюда хорошо видно. А у вас кипятка не будет?

— Нет, нету.

— Ага, ну мы тогда пошли.

Мне смешно. Мы так по-женски практично-прагматично "Нет кипятка? Ну мы тогда пошли, раз с вас больше взять нечего за спасибо".

Долго искали где затусить. Нашли, разложились. Лена недовольна — в горы хотела, а не на речку, а мы с Ирой довольные, хоть пня нам выписывай — речка, лесок, трава, птички поют, романтика.

Сели, поели, выпили по 50 грамм коньяка. Лена повеселела совсем слегка, а нам с Ирой совсем хорошо стало.

— А давайте переедем вон туда, от этих подальше?

— А давайте.

А чуть дальше, метров через 500 стоит военная база, рядом место очень хорошее, мы с Ирой туда хотим пойти, а Лена боится. Она у нас старой, советской закалки, шпиономанию даже демократия за 34 года не смогла вывести из организма:

— Не-ет, вы что!? Не ходите туда, нас сейчас арестуют!

А мы с Ирой непуганные звери:

— Да ладно, идём, кому мы нужны, ничего не будет.

У Лены истерика:

— Стойте! Вон на нас из бинокля уже смотрят!!

Я ее подкалываю:

— Из телескопа. 100кратного. Телескоп подключен к компьютеру, а в компьютере база данных. Вас уже вычислили и на карандаш взяли. Запустили дрон и спутник навели. Все Лена, вам хана, пишите завещание.

Потом мы ее пожалели, ушли оттуда в другое место, безопасное. Пришли, разложились, я отошёл и вдруг слышу, меня Ира отчаянно зовёт:

— Макс, Макс, иди сюда, иди сюда!

Ба-а, что такое? Оказывается, Ира нашла трёх сорочат, на ветке сидят:

Старший умный был детина,

Средний был и так и сяк,

Младший вовсе был дурак.

Младший дурачок сидел на низкой ветке, вот подходи и бери его голыми руками, средний чуть повыше, а умный детина очень высоко залез, не достанешь.

Мама сорока летала наверху в истерике, трещала без умолку. На человеческом языке это звучало примерно так:

— Не трожьте моих детей, вы самки собак, вообще берегов не видите, идите отсюда!

Мы ее пожалели. Очередная передислокация, уже последняя. Сели, поели, поспали, пора и честь знать. Пошли на остановку. По дороге встретили стадо отдыхающих коров. Одна корова легла набок, ноги вытянула, здорово отдыхает, я даже позавидовал.

Тут и походу конец, а кто читал тот молодец.

и понижали голос, прежде чем выдохнуть это сомнительное словечко. И уж тем более редко его можно было встретить в публичном месте в печатном виде. Разве что в букинистическом магазине, музее западноевропейской живописи или в объявлениях на еврейском кладбище.

Но тут грянула Перестройка. Оказалось, что евреи — это еще куда ни шло, есть и похуже нас, тем более, что пути к исправлению для всех открыты. К тому же стало можно произносить и печатать все слова, даже более неприличные. А главное, из задних рядов стало выходить вперед то, что многие хотели узнать, но стеснялись спросить. В том числе и не только конкретный вопрос "еврей ли Вы? ", но и что еврейство это за собой тянет, откуда оно взялось, и что под собой имеет.

Евреи, несколько поколений отлученные от сакрального знания, имевшие очень невнятные и размытые представления о еврейской истории, языке и еврейской культуре, преимущественно почерпнутые из подпольных уроков иврита, Фейхтвангера, Шолом-Алейхема, Бабеля и многочисленных изданий о вреде сионизма, а также из чудесных, но малопонятных песен сестер Берри и очень понятных, но сомнительных куплетов типа "От рожденья имя Сруль, а в анкете — Саша" или "Когда еврейское казачество восстало", жаждали припасть к истокам. И оказалось, что это даже возможно!

Мы с мужем жили тогда в спальном и совсем не элитном районе Гольяново. В один прекрасный день, шастая по окрестностям с визитной карточкой покупателя-москвича в поисках какой-нибудь жратвы, я вдруг уперлась носом в огромную афишу на тумбе у местного кинотеатра "София". На ней аршинными буквами объявлялся концерт еврейской песни силами никому неизвестного и никуда не приписанного дальневосточного (а не ближневосточного, что было бы логичнее) областного еврейского эстрадного коллектива "Блуждающие звезды". Т. е. крупными красным буквами было дважды написано слово "еврейский" и приглашались все желающие!

Судя по профилям читавших, заинтересовавшихся было немало, хотя какой-то носатый глумливый дед многообещающе сострил: "Правильно, соберут всех нас в одном месте, а в соседнем зале устроят съезд "Памяти" и так решат обе проблемы сразу! "Но народ был полон оптимизма и двинул за билетами.

В объявленный день мы с мужем, с трудом вырвавшись с работы, галопом неслись по Первомайской улице в сторону кинотеатра "София". Время было на пределе, и я боялась, что опоздаем, и нас не пустят. Но муж мой захихикал и сказал: "Оглянись по сторонам, нас таких много! "На мгновение притормозив, я присмотрелась к бегущим. Мама дорогая! Было впечатление, что сзади нас теснили петлюровцы и всё еврейское население Гольянова и Измайлова бежало, как от погрома, надеясь укрыться в киношке! "Равняйся на нос четвертого", — продолжал веселиться мой муж, и мы продолжили забег.

В кинотеатр было не протолкнуться, но все так счастливо улыбались друг другу, что казалось, что мы или на местечковой свадьбе, или на учредительном съезде Бунда. Наконец все уселись, а по периметру одним плотным кольцом стали молодые маккавеи из отрядов еврейской самообороны, порожденных "Памятью" и баркашовцами, а другим — молодые милиционеры, призванные защищать то ли нас от погромщиков, то ли погромщиков от нас. Но радость встречи с прекрасным не могло омрачить ничего.

Наконец начался концерт. Вышел пожилой подержанный еврей, шаркнул ножкой и прохрипел в микрофон: "Идн, шолом! "И зал зарыдал... Концерт был чудовищный! Эти несчастные, кочевавшие по Сибири и Дальнему Востоку еврейские артисты, были немолоды, усталы и, мягко говоря, не Ойстрах. Они одинаково нестройно пели, тяжело и с одышкой плясали, пыля несвежими костюмами, бездарно играли сценки из старинной жизни черты оседлости и с фальшивым пафосом читали стихи. Идишем они владели так же плохо, как те, кто их слушал, так что артисты и зал отлично понимали друг друга. Но всё это совершенно не имело никакого значения.

Люди смеялись и плакали одновременно, поворачивались друг у другу с радостными, но залитыми слезами лицами, с блаженной бессмысленной улыбкой повторяли отдельные опознанные слова: "мазл, гезунд, шиксе, геволт, мишигене... " и были абсолютно счастливы. Офонаревшие от этого зрелища менты недоумевали, что происходит, видимо, лишний раз убеждаясь, что понять этих евреев невозможно, и на всякий случай держась поодаль.

Концерт длился часа три и час еще благодарная публика бисировала. Ошалевшие и измотанные артисты, думаю, не только не видали, но и не мечтали о таком успехе даже в ранней романтической юности. Наконец, заваленные цветами, на плохо слушающихся ногах они уползли за кулисы, а красномордый народ, размазывая по возбужденным лицам слезы, помаду и сопли, потянулся к выходу. Я сама прорыдала весь концерт, периодически хохоча над самой собой.

У выхода рядом с нами оказалась пожилая пара. Щегольски одетый профессорского вида седой дядька, аккуратно оберегая жену от толчеи, громко сказал: "Рива, какое же говно этот концерт! Но я взял билеты еще на завтра и на четверг. Где еще ты увидишь такой зал, да и вообще неизвестно, повторится ли это еще когда-нибудь при нашей жизни... "

Я рада, что при их и нашей жизни это, причем в большом разнообразии и куда более достойном исполнении, повторялось не раз и повторяется до сих пор, уже не вызывая ни такого ажиотажа, ни таких эмоций, но такого зала мы действительно никогда больше не видели. В свете текущих событий — и вряд-ли увидим еще, разве что в аэропорту.

Зала абсолютного народного единства...

глазом следит за делами и регулярно зовет к себе друзей в гости. Я давно намечал себе к нему сгонять, но все как то не доходило дело — ибо ждут дела во многих регионах и странах, а выпить виски с приятелем и покупаться- может подождать ещё немного.

В крайний раз, когда приглашения посетить сыпались особенно щедро — я сплавил к Алексею своего товарища, с которым у него общие интересы по инвестициям. В целом, все были рады, но через день после прилета товарищ, как и Алексей, пропали со связи. Не пишут и не постят фотки. На вопросы отвечают уклончиво, и как то слишком приторно.

Через неделю вернувшийся товарищ рассказывает:

— Прилетел, разместился, поболтали, выпили. Вроде все прекрасно — но понимаю, что для меня ну 1-2 дня такого отдыха и общения- предел. Дальше наступает скука и неудовольствие от навязчивой компании. На второй день уже придумываю, как бы аккуратно свалить в закат через сутки, чтобы не обидеть человека. И тут....

Заходит Алексей и говорит: ты не против, у нас тут гости останутся — друг мой пилот с компанией?

Ну как я могу быть против? Как раз разбавят компанию!

Через час открывается калитка, заходит мужик в форме пилота, а с ним- 4 охрененные стюардессы!

Рейс сдавать не буду, но я таких красавиц пару раз в жизни в полетах видел. Как будто с подиума сошли!

Так что сам понимаешь, отдых у нас был ни в сказке сказать, ни пером описать!

"Татарский посмотрел на Морковина собачьим взглядом"(с) — мне оставалось после этого только повторить действия героя Пелевина и тихо но жестко добавить: СУКА!

Но судьба распорядилась иначе.

Спустя несколько недель после выхода в море их настиг мощный шторм. Волны разбушевались, как будто сам океан решил испытать их на прочность.

Катамаран получил серьёзные повреждения — электроника и радиосвязь вышли из строя, судно стало полностью неуправляемым.

С этого момента началась настоящая борьба за жизнь.

Три месяца — без связи, без навигации, без надежды на спасение.

Шэддок и Белла дрейфовали посреди безграничного океана, где горизонт сливается с небом, а каждый день может стать последним.

Они выживали, питьём дождевую воду и поедая сырую рыбу, которую Тим ловил с помощью самодельной сети.

Его кожа обожжена солнцем, тело исхудало, но дух не сломался. Он говорил с собакой, разговаривал с морем, верил, что кто-то их всё-таки найдёт.

И чудо произошло.

6 июля вертолёт, сопровождавший проходящий мимо рыболовный траулер, заметил их дрейфующий катамаран.

Через несколько часов измождённых, но живых, Тима и его собаку подняли на борт.

"Я прошёл через очень тяжёлые испытания в море.

Мне просто нужен отдых и хорошая еда.

Но со мной всё в порядке", — сказал Шэддок, когда его доставили на судно.

Теперь Тим и Белла возвращаются в Мексику — живые доказательства того, что человеческая воля и преданность собаки способны победить даже океан.