Ранние летние утра в Сибири росные, пронзительно прохладные. В низинах лениво стелется, ползет волглым брюхом по мокрой траве клочковатый туман. Первые солнечные лучи пытаются пробиться через марево плотного сонного воздуха. Деревенская улица пахнет влажным разнотравьем, коровьими лепешками, печным дымком, близкой тайгой.
Унучек, вставай, коров па́сти.
Бабушка родом из-под Гомеля, мягко, по-белорусски "чокает".
"Унучек" – это я, шестилетний подпасок. Сегодня наша очередь пасти коров. Бабушка обряжает меня, еще не проснувшегося, в дедов ватник, не по размеру резиновые сапоги и выпроваживает через калитку на улицу. Сонный, с бичом через плечо, загребая сапогами сырую еще деревенскую пыль, бреду в конец улицы – собирать стадо.
Останавливаюсь у крайней избы.
– Коро-ов выгоняя-я-ять!
На тоненький пацанячий голос распахивается калитка, и хозяйка выпускает свою буренку, смотрит на смешного сонного пастушка, не в силах сдержать добрую материнскую улыбку.
Коров подгонять и направлять не надо – сами знают путь. У нашей избы встречаю дедушку, он отворяет калитку, выпускает корову Зорьку и присоединяется ко мне. Домов на нашей улице чуть больше десятка, поэтому общее стадо невелико. Отдельной группой гуртуются овцы. Перед ними важно выступает длиннобородый козел бабки Анисиной. Черная комолая корова Ночка уже впереди всех – животина хитрая, с противным характером. Знает ведь: нельзя в овсы, что ждут впереди, по правую сторону от дороги, а все одно – норовит и сама туда нырнуть, и все стадо за собой заманить. За такие шалости можно и бичом по спине получить от злого объездчика Егорыча. Я спешу вперед, иду рядом с Ночкой, готовый в любой момент "окоротить" вредину.
…В полдень сытые коровы ложатся на поляне отдыхать. Задумчиво помаргивая своими добрыми глазами с большими ресницами, они мерно пережевывают свою вечную жвачку. Мне скучно. Иду в ближайший березнячок. Слюнявлю тонкую веточку и кладу на большой муравейник. Мелкие рыжие муравьи начинают героически обрызгивать "врага" своей кислотой. Облизываю веточку – кисло!
Вдруг замечаю совсем недалеко, на верхушке березы, белочку. Она тоже видит меня и изучает, нервно вздрагивая всем тельцем, рыжим хвостом, кисточками на ушах. Замираю статуей, держась рукой за тоненькую березку. Белочка молодая, любопытная. Она легко перепрыгивает с дерева на дерева, постепенно приближаясь ко мне. Видно, очень уж ей хочется узнать, что за зверь повстречался на ее пути. Наконец она оказывается на той самой березке, за которую я держусь рукой. Зверек осторожно, короткими шажками, спускается по стволу и… нюхает мою руку! Блестящие черные глазки-бусинки оказываются прямо напротив моего лица. Я тихонько двигаю пальцем. Белка стремглав взлетает вверх по стволу и вскоре исчезает из вида.
…После выпаса наша бело-рыжая Зорька степенно заходит через калитку во двор. Знает: там ее ждет угощение: "шалупайки" – картофельные очистки в самодельном лукошке. Рядом – чугунок с наложенной поверх горящих щепок травой – дымом назойливая мошка́ отгоняется. Бабушка садится на низкую, сколоченную дедовыми руками скамеечку, моет Зорьке вымя, вытирает чистой тряпочкой, смазывает соски смальцем. И вот уже в дно подойника начинает бить веселый квартет тугих молочных струй. Остро пахнет влажной, покрытой вечерней росой коровьей шерстью, дымком из чугунка, парным молоком.
…Я, уже сонный, лежу на печи, на овчинном полушубке. Внизу бабушка готовит ужин. Потрескивают горящие в печи дрова. Дед сидит под мерно тикающими часами-ходиками, сворачивает самокрутку.
И эта непередаваемая, ни с чем не сравнимая симфония запахов моего далекого теперь уже детства: пахнет овчиной, махорочным дымком, лежащей под боком кошкой, валенками у меня в головах, томящимися в горшочках драниками, теплой свежевыбеленной печкой.
Я – совсем малец – еще не понимаю, что именно так пахнет Счастье.
