— Зубки болят??.. ну конечно же, это мы мигом, мигом... сюда пожалуйста, голубчик... свет не беспокоит???... Больно??? Ну что вы, что вы!!!..

Да у нас и средство есть и никаких уколов... Вот, подышите в масочку... поспите часик, а мы тем времеем...

Успокоеный мужик расслабленно хрюкает в маску, закатывает глазки и заходит в нирванну...

Врач с помощницей переглядиваются и.....

А дальше происходит вот что. Распахивается дверь и в кабинет влетает команда санитаров. Мужика укладывают на каталку и ловко пакуют в стоящий внизу амбуланс. Амбуланс под сиреной и со всеми прибамбасами летит в... аэропорт, где все так же спящего мужика грузят в маленький самолетик, который тут же взлетает и берет курс на... куда? Щас узнаете.

Все рассчитано по минутам, мужик спит, с ним неотлучно заботливая медсестра, внимательный доктор и бодрые санитары.

В пункте приема самолет уже ждут. Все те же санитары запихивают мужика в другой уже амбуланс, который со свистом летит в город. В городе мужика вынимают в обратном порядке: каталка — лифт — кабинет — кресло.

Санитары исчезают, мужик открывает глаза. Он видит все тот же кабинет, ту же картину на стене, красивые ножки медсестры и ласковые глаза дяди — доктора. Он прекрасно выспался и у него уже ничего не болит.

— Ой, доктор, уже все??... Нет, правда??... Совсем не больно... Немного привкус во рту и голова кружится чуть-чуть... но в остальном — просто фантастиш, я бы даже сказал — натюрлихт!!!

Расплатившись, мужик выходит из кабинета, он весел и счастлив. Он спускается по лестнице, распахивает дверь и оказывается в центре

Кельна...

Секунду и он понимает что что-то не то, он закрывает глаза и задом заходит обратно в дверь. Цунами, морской змей, мировой кризис — что это все по сравнению с лицом человека, который зашел в дом в Гамбурге, а вышел в Кельне!!! Тупо глядя перед собой человек зажмуривается, хлопает себя по щекам, снова выходит наружу, упирается взглядом в известный каждому немцу Кельнский собор, и ему становится по-настоящему нехорошо.

Он понимает, что его сплющило не по-детски и что вот они, вот они —

Белочка с Кондратием, а щас подвалят и санитары и что жизнь была прекрасна и может его еще подлечат...

И на этом месте из припаркованного рядом вагончика начинают вываливаться его плачущие друзья и еле живые операторы немецкой скрытой камеры. Утирая слезы и сопли, они ползут к нему по тратуару, не в силах сказать ни слова от хохота. Прохожие разбегаются, мужик получает полный ахтунг и опускается на ступеньки. Рядом с ним в обнимку присаживаются санитары и команда "стоматологов".

Нет, в дурку никто не попал, хотя я лично не понимаю — как.

Говорят, что эта хохма держала первые места в рейтинге несколько месяцев.

А потом ее заменили "люди, падающие из окна... "

практика цигун считалась секретной"

Далёкие восьмидесятые. Пионерский лагерь. Лето, естественно.

Медсанчасть. В медсанчасти – фельдшер Зинаида Ильинична, почтенная старушка модели "божий одуванчик". С шокирующе ясным взглядом на жизнь из-под надвинутой до бровей белой шапочки и с металлическим кулончиком в виде дракона на мохеровой вязанной крючком ярко-красной верёвочке поверх белого халата.

Трудно сказать: то ли беспощадные долгие годы прошлись жизнеутверждающим победным маршем по бабушкиной психике, то ли цигун уже тогда был единственно правильным учением, но причину всех пионерских хвороб (начиная с "после танцев вот тут покалывает" и, заканчивая, "абрикосы, наверное, зелёные были"), заслуженная фельдшерица видела исключительно в неправильном бессистемном дыхании неразумных отроков. Посему все лагерные методы лечения и профилактики заключались в комплексе дыхательных упражнений, специально разработанном ею для нашей красногалстучной дружины.

При всём желании не могу сказать, что все пионеры всецело любили и глубоко уважали бабушку за эту маленькую странность. Ибо — ну её на фиг.

Утром, блин, и так спать хочется после всяких ночных, исконно пионерских развлечений, а тут ещё зарядка под чутким руководством продвинутой бабушки. Да, конечно, обычную утреннюю зарядку (ноги на ширину плеч, руки перед грудью, раз-два, три-четыре) можно делать, даже не открывая глаз, и досматривая утренние сны, но дыхательную эту, блин, гимнастику — фиг...

— А теперь, ребяточки, вы все — матросики. Встаньте, встаньте, как матросики! Матросики тянут канат. Тянем-тянем ручками канатик. Резче, резче, хорошо. Хорошо. На каждый рывок — резкий вдох через нос. Громче! Громче вдыхайте. Не слышу ваших носиков. Молодцы ребятки. А теперь вы все — насосики. Встали, встали ребятки. Все умеют велосипедикам колёсики подкачивать? Давайте, давайте, ребяточки, накачаем велосип@дики. Резче! Резче — не слышу ваших носиков…"

Блин... Каким же дебилом себя ощущаешь, делая это. Особенно, когда тебе 12-13 лет. Ужас. Дурдом на прогулке. Каждое, блин, утро. И ещё хорошо, если не попадёшься ей на глаза посреди дня с какой-нибудь царапиной, синяком или со шмыгающим носом.

Само собой, заходить в медпункт в то время, когда там дежурила эта бабушка-целительница, дураков не было. Лучше уж истечь кровью из разодранной коленки, чем с этой же пораненнной коленкой "тянуть канатик" или "накачивать велосип@дик".

Так было и в тот день. Сидела бабушка в медпункте в гордом одиночестве и медитировала на плакат "Дизентерия — болезнь грязных рук", как вдруг дверь отворилась и...

Впрочем, по порядку.

В тот день честный пионер Серёжа, мой сосед по комнате, внезапно осознал, что большая часть смены уже прошла, и что неплохо бы написать родителям честное пионерское письмо о том, что "доехали благополучно, с ребятами познакомился, погода хорошая, чувствую себя хорошо, кормят хорошо, вожатые тоже хорошие…". Но эта замечательная идея покинула его после написания первой же буквы письма, уступив место другой идее, более прекрасной и более занимательной. Ручка оказалась с красной пастой.

Всего каких-то пятнадцать минут потребовалось честному пионеру Серёже на то, чтоб, раздербанив стержень, нарисовать у себя на честном пионерском лбу дырку от пули. Причём, дырку — очень честную. Я не знаю, был ли Серёжа прирождённым талантом или же имел неоднократный опыт подобных затей, но дырка получилась настолько натуральная, что даже нам, соседям по комнате, наблюдающим за этим действом от начала до конца, при виде окончательного результата стало жутковато. Лучше, наверное, только настоящим пистолетом нарисовать можно было, да и то сомневаюсь.

Я не буду рассказывать о том, как визжали девчонки, в комнаты которых героически "впадал", наглухо застреленный, честный пионер Серёжа, не буду рассказывать, как бледнела вожатая, прибежав на наш крик:

— Наталья Викторовна, ой, что это с Серёжей? Скажу только то, что на следующее утро мы не делали дыхательную гимнастику. И не делали её вообще никогда — аж до самого конца смены. А всё потому, что на славу повеселив, и окончательно задолбав своей пулей в голове весь отряд, пионер Серёжа не придумал ничего лучшего, как, повиснув на плечах двух надёжных товарищей, отправиться в медпункт и спросить у мирно задремавшей просветлённой бабушки:

— Зинаида Ильинична, матросик или насосик?