одно из старейших в мире нефтяных месторождений.

Я приехал во время кризиса 2009-го и сразу увидел перспективу: рай для пенсионеров! Зимой +20, летом +27, солнце — безлимит. Ставим коттеджи с солнечными батареями прямо на заброшенные буровые платформы, моторку у крыльца — и живи себе: хочешь — в большой город, хочешь — через пролив в Карибское море. Главное — не забывать, что на дне лежит метр тяжёлой нефти, как слой шоколадной глазури. Только шоколад этот… на вкус — асфальт.

— Это у нас маракайбский "Наполеон", — пояснил Педро, местный специалист по всему.

— Нижний слой — битум, верхний — морская соль.

Наши водолазы, чинившие подводные нефтяные трубы, после погружения вылезали чёрные и блестящие, а потом долго отмывали водолазные костюмы… бензином. Дельфины при этом живут как ни в чём не бывало, блестят как новенькие автомобили. Крабы тоже бодры — иногда слишком. Наши как-то наловили, сварили… Один краб оказался у меня в тарелке и сразу объяснил, почему морепродукты иногда называют "нефтепродуктами". Больше я в гастрономические эксперименты не лез.

Зато с бензином вышла романтика. Там он стоил пять центов за литр. Пять! В другой реальности это почти бесплатно — как улыбка или совет тёщи. Я приехал на базу за сорока тоннами топлива, а мне выдали ещё семьдесят "сверху" — акция щедрости. По нефтебазе ходили военные с оружием, присматривали за директором и персоналом — как при совке парторги. Если экономика неэффективна, ей требуются такие надзиратели для порядка.

— Ребята, вы, кажется, переборщили, — говорю.

— Ничего страшного, — улыбается стивидор.

— Море большое, всё поместится.

От этих слов на душе стало тепло, как у греческого капитана, который покупал десятки тонн советской нефти за пару джинсов и каталог "Quelle".

Ночь перед вылетом домой я провёл в гостинице при казино. Столы длиной в десятки метров ломились от яств, сногсшибательные венесуэльские официантки пленительно улыбались. Прогуляться по вечерним улицам Маракайбо не удалось — слишком опасно: говорили, что ночью лучше не останавливаться на красный — ограбят; патрули и "птенцы Чавеса" останавливали всех подряд. В Венесуэле так и шутят: "На красный ночью не тормози — береги кошелёк".

Утром дельфины проводили меня до пирса. Хорхе подпрыгнул ещё раз, как печать "сдано". Ветер пах свободой, манго и слегка — октаном. И я подумал: если где-то и строить дорогу к светлому будущему, то здесь асфальт есть точно.

Рейс был через Майами. Венесуэльцы нас не проверяли — от слова совсем. Зато проверяли красивые американские стюардессы — они же исполняли обязанности иммиграционных офицеров. Девушка начала задавать вопросы. Я улыбнулся: "Девушка, почему вы такая строгая? Такие вопросы стюардессам не положено задавать". — "Я сейчас не стюардесса", — ответила она, поулыбалась, поставила штамп — и всё-таки пустила в Майами.

Венесуэла и Россия — сёстры: красивейшие женщины, бескрайнее гостеприимство и расточительное отношение к ресурсам. Чуть не забыл про инфляцию: за год моего пребывания, по ощущениям, боливар рухнул с "четырёх за доллар" до "пятисот", и никто даже не удивился — просто стали улыбаться шире.

А главное — когда бензин по пять центов, смех действительно бесплатный. И иногда этого достаточно, чтобы всё работало. Даже крабы — но их, всё-таки, лучше не есть.