У Сократа был молодой друг по имени Евфидем, а по прозвищу Красавец. Ему не терпелось стать взрослым и говорить громкие речи в народном собрании.

Сократу захотелось его образумить. Он спросил его:

— Скажи, Евфидем, знаешь ли ты, что такое справедливость?

— Конечно, знаю, не хуже всякого другого.

— А я вот человек, к политике непривычный, и мне почему-то трудно в этом разобраться. Скажи, лгать, обманывать, воровать, хватать людей и продавать в рабство — это справедливо?

— Конечно, несправедливо!

— Ну, а если полководец, отразив нападение неприятелей, захватит пленных и продаст их в рабство, это тоже будет несправедливо?

— Нет, пожалуй что, справедливо.

— А если он будет грабить и разорять их землю?

— Тоже справедливо.

— А если будет обманывать их военными хитростями?

— Тоже справедливо. Да, пожалуй, я сказал тебе неточно: и ложь, и обман, и воровство — это по отношению к врагам справедливо, а по отношению к друзьям несправедливо.

— Прекрасно! Теперь и я, кажется, начинаю понимать. Но скажи мне вот что, Евфидем, если полководец увидит, что воины его приуныли, и солжёт им, будто к ним подходят союзники, и этим ободрит их, такая ложь будет несправедливой?

— Нет, пожалуй что, справедливой.

— А если сыну нужно лекарство, но он не хочет принимать его, а отец обманом подложит его в пищу, и сын выздоровеет, такой обман будет несправедливым?

— Нет, тоже справедливым.

— А если кто, видя друга в отчаянии и боясь, как бы он не наложил на себя руки, украдёт или отнимет у него меч и кинжал, что сказать о таком воровстве?

— И это справедливо. Да, Сократ, получается, что я опять сказал тебе неточно. Надо было сказать: и ложь, и обман, и воровство — это по отношению к врагам справедливо, а по отношению к друзьям справедливо, когда делается им на благо, и несправедливо, когда делается им во зло.

— Очень хорошо, Евфидем. Теперь я вижу, что, прежде чем распознавать справедливость, мне надобно научиться распознавать благо и зло. Но уж это ты, конечно, знаешь?

— Думаю, что знаю, Сократ, хотя почему-то уже не так в этом уверен.

— Так что же это такое?

— Ну вот, например, здоровье — это благо, а болезнь — это зло; пища или питьё, которые ведут к здоровью, — это благо, а которые ведут к болезни, — зло.

— Очень хорошо, про пищу и питьё я понял, но тогда, может быть, вернее и о здоровье сказать таким же образом: когда оно ведёт ко благу, то оно — благо, а когда ко злу, то оно — зло?

— Что ты, Сократ, да когда же здоровье может быть ко злу?

— А вот, например, началась нечестивая война и, конечно, кончилась поражением; здоровые пошли на войну и погибли, а больные остались дома и уцелели. Чем же было здесь здоровье — благом или злом?

— Да, вижу я, Сократ, что пример мой неудачный. Но, наверное, уж можно сказать, что ум — это благо!

— А всегда ли? Вот персидский царь часто требует из греческих городов к своему двору умных и умелых ремесленников, держит их при себе и не пускает на родину. На благо ли им их ум?

— Тогда — красота, сила, богатство, слава!

— Но ведь на красивых чаще нападают работорговцы, потому что красивые рабы дороже ценятся. Сильные нередко берутся за дело, превышающее их силу, и попадают в беду. Богатые изнеживаются, становятся жертвами интриг и погибают; слава всегда вызывает зависть, и от этого тоже бывает много зла.

— Ну, коли так, — уныло сказал Евфидем, — то я даже не знаю, о чём мне молиться богам.

— Не печалься! Просто это значит, что ты ещё не знаешь, о чём ты хочешь говорить народу. Но уж сам-то народ ты знаешь?

— Думаю, что знаю, Сократ.

— Из кого же состоит народ?

— Из бедных и богатых.

— А кого ты называешь бедными и богатыми?

— Бедные — это те, которым не хватает на жизнь, а богатые — те, у которых всего в достатке и сверх достатка.

— А не бывает ли так, что бедняк своими малыми средствами умеет отлично обходиться, а богачу любых богатств мало?

— Право, бывает! Даже тираны такие бывают, которым мало всей их казны и нужны незаконные поборы.

— Так что же? Не причислить ли нам этих тиранов к беднякам, а хозяйственных бедняков — к богачам?

— Нет уж, лучше не надо, Сократ. Вижу, что и здесь я, оказывается, ничего не знаю.

— Не отчаивайся! О народе ты ещё подумаешь, но уж о себе и своих будущих товарищах ораторах ты, конечно, думал, и не раз. Так скажи мне вот что: бывают ведь и такие нехорошие ораторы, которые обманывают народ ему во вред. Некоторые делают это ненамеренно, а некоторые даже намеренно. Какие же всё-таки лучше, а какие хуже?

— Думаю, Сократ, что намеренные обманщики гораздо хуже и несправедливее ненамеренных.

— А скажи, если один человек нарочно читает и пишет с ошибками, а другой ненарочно, то какой из них грамотней?

— Наверное, тот, который нарочно: ведь если он захочет, он сможет писать и без ошибок.

— А не получается ли из этого, что и намеренный обманщик лучше и справедливее ненамеренного: ведь если он захочет, он сможет говорить с народом и без обмана!

— Не надо, Сократ, не говори мне такого, я и без тебя теперь вижу, что ничего то я не знаю и лучше бы мне сидеть и молчать!

Старый прораб сидел на стройке и слушал молодых рабочих.

— Вот раньше, — говорит один, — как скажешь: "Сделано из говна и палок", так все понимали — халтура, недолго простоит.

А прораб смеётся:

— Парни, вы отстали от жизни! Теперь-то это звучит как комплимент.

— Это как?

— А так! Человеческое дерьмо жгут, пепел — в цемент. Свиной навоз перегоняют — и у нас нефть для асфальта. Палки? Да это вообще экологически чистый биокомпозит!

Рабочие переглянулись.

— Так выходит, если мост построили "из говна и палок"…

— …то он простоит лет сто и ещё экологию спасёт! — гордо закончил прораб.

Тут один водитель КамАЗа не выдержал и добавил:

— А у нас асфальт на трассе из свиного навоза. Я по нему еду и думаю: вот это да, раньше в деревне через свиней шагал по грязи, а теперь — по навозу мчу 90 километров в час!

Все дружно засмеялись, а прораб подытожил:

— Настало время, ребята. Теперь "сделано из говна и палок" — значит "сделано по ГОСТу".

Иногда перед сном по ютюбу смотрю ролики случайного выбора.

Отрывок из фильма (кто видел, напишите в комментах).

Королевское семейство сидит кушает, обалденная столовая, служанки, старшая горничная следит за порядком. Дочка (видимо принцесса) роняет на пол булочку.

Стоящая рядом молодая служанка быстро поднимает упавшую булочку и кладет обратно на стол перед девочкой. Все молча ошарашенно смотрят на нее и булочку.

Наконец старшая горничная с пафосом:

— Ты что себе позволяешь!?

Девочка, стушевавшись:

— Ну у нас в интернате было правило трех секунд. Если успеваешь поднять с пола ранее трех секунд, можно есть...

И совсем тихим голосом:

— Но у вас, наверное, такого правила нет.

При общем молчании и охренении раздается хохот короля:

— Да это херня! Когда я был студентом, у нас в общаге было правило пяти минут!

Поднимали и доедали. Если кто не наступит или кошка не сопрет раньше.

В последний проезд норвежской таможни жара была несусветная, когда едешь ниже полярного круга разумеется, так мой отец квадратную такую полупрозрачную канистру с водой в багажник пристроил литров 15 где-то.

Удобно, она с краником, руки там помыть, овощи-фрукты.

Ну и вот после тысячи километров этого увлекательного придурочного путешествия, что б все его организаторы познали пустоту при жизни в максимальном объёме…

Говорит молодой норвежский пограничнико-таможенник человеческим голосом да по английски

"О водка? "

А там полканистры уже.

"Нет уж -весело улыбнулся мой отец-Вода"

Но подуставший от однообразия норвежский комбиофицер продолжал настаивать:

" Должна быть водка! "

"Ладно-согласился отец- да сколько там осталось то? Нам ещё 1500 км ехать"

Тут уж заржали оба.

Досмотр был прерван, шлакбаум открыт и наша семья покинула зону шуток смешных только при особой предварительной подготовке.

Повторять не посоветую, а ежели не смешно, так значит с головой то у вас, дорогой читатель скорее всего всё в порядке.

Но всё же мы шутили и шутить будем.

А место и людей уж надо по серьёзному как то выбирать, но это уже каждому своё, мне вот такое выпало.

В курилке Института языкознания РАН.

Виктор Исаакович (прикуривая папиросу): Коллега, вы обратили внимание на этот курьёзный паремиологический конструкт? "Зин! Где бензин?! " — типичный пример императивной редукции с элементами социального абсурда. Фонетический облик "Зин" вместо "Зинаида" указывает на маргинальный дискурс, а эллипсис глагола "находится" — на кризисную коммуникацию.

Светлана Моисеевна (холодно поправляя очки): Виктор Исаакович, это не паремия, а симптом коллективной травмы. "Бензин" здесь — метафора утраченного ресурса, а "Зин" — архетип Хаоса, на которого проецируется вина за системный коллапс. Чистый Фрейд, только с соляркой.

В. И.: Но позвольте! Это же интертекстуальный диалог с "Кин-дза-дзой"! "Ку"? "Зин", "пацак"? "бензин"! Гениальная редукция тотального дефицита до уровня бытового сюрреализма!

С. М.: Ошибаетесь. Это симулякр: современный человек ищет не бензин, а виновника его отсутствия — мифического "Зина". Потому что проще кричать в пустоту, чем менять топливный фильтр.

Оба замолкают, затягиваются.

В. И.: Жутко.

С. М.: Но… элегантно.

Докуривают и расходятся, качая головами.