частных. Но жилось, место где спать было, поэтому не приходилось сильно носом вертеть. А так как ценники соответственно были низкие, то и сброду с разных стран третьего и четвертого мира там было хоть отбавляй — дёшево же, да и к работе поближе (аеропорт, шум самолётов слышен был, хёхст — хим-фармацевтика), хотя от университета уж очень далековато.

Жил бы я себе там и не тужил, если бы не музыка и пляски африканских друзей студентов каждые выходные и шум и гам после 18:00 до часу ночи от других добрых "товарищей". Да и здание нуждалось в капремонте, на которое денег никогда не хватало. Даже если что и чинили, то "ломалось" всё почти на следующий день не европейскими товарищами.

Больше всего доставали меня унитазы. Ну вроде бы что унитазы то, стоят сами по себе и не мешают, это не дыра в полу. Но уж лучше была бы дыра в полу, чем раздолбанные унитазы. По малой нужде то сбегать можно, но вот если приспичит не по детски, то вскарабкаться на него приходилось ногами, так как крышки были ужасно раздолбанные, да и уборщица не успевала засранки вылизывать. Дополнительно к этому, всю процедуру прочищения желудка осложняли бутылки с водой на бачке позади спины. Да, именно бутылки, пластиковые бутыли из под кока-колы, лемонада, воды и т. д. и причём без крышек! Оставляли их все религиозные "друзья" из исламского мира. Так как большинство из них — арабы, палестинцы, иракцы, сирийцы, египтяне и пр. не признавали цивилизации европейского мира, а значит не использовали туалетной бумаги, а лишь "нечистую" левую руку для подмывания, то соответственно им было необходимо иметь воду "под рукой". А раковина находилась хотя в 5 шагах, но с грязной задницей до нее не доскачешь. В общем ставили они баррикаду из наполненых бутылей с вофой на бачок, и это вынуждало меня лишний раз в процессе нужды ни чихнуть ни газку подпустить, не дай Бог всё опрокинется на тебя. Сколько мы раз с единственным по этажу европейцем — поляком их просили не ставить бутыли и приносить с собой, пока они там появляются — не помогало. Также заявы в оффис и уничтожение их посредством прямого полета в мусорку — было лишь временным. Мы же не религиозные фанатки и не против ислама — если коран говорит использовать воду, используй, только думай о других!

Однажды мне пришла в голову идея, после того как я чудом успел слететь с раздолбанного и качающегося унитаза, с летящими мне в след бутылями с унитазного бачка, что пора завязывать с этим арабским "терроризмом", а именно простым способом.

Однажды вечером я приволок с собой тайландский "огонёк" — острая приправа из жгучего красного перца и прочих эссенций. Быстро сделав своё дело, я дополнительно сделал и другое, накропив понемного в каждую бутыль, чтобы не видно было изменения цвета воды.

Моя комната находилась почти в самом конце коридора, но я на всякий случай запер и забаррикадировал дверь, ну не желается рисковать здоровьем! Прошло около полдня, слышно было, что люди посещают уборную, но эффекта не было никакого. Я уже стал сомневаться в успехе своего творчества. Но кто знает, может они не ходили по большой нужде и не использовали воду, а может быть вода не настоялась ещё на перчике.. Но пришёл вечер и народ стал возвращаться домой, потом стали разноситься запахи типичной арабской еды по всему корридору. Прошло ещё некоторое время и видимо пища стала перевариваться. Послышались шаги, хлопок в дверь упорную.. похрустывание унитаза, видимо арабы как и я тоже вскарабкивались на него — на корячки.. минуты напряженной тишины и потом... арабские маты. Резкие удраы дверью, видимо хлопнул со всей дурьи и исчезновение.. ушёл в свою комнату, не общается с другими..

Вновь тишина..

Через некоторое время другой.. тот же самый процес, опять маты, но на этот раз с повизгиваниями и слышно как трусцой несется в свою комнату.

Следующий...

Но на этот раз было всё по другому...

Процесс, тишина — ВОПЛЬ!! Я думал всё, видимо наступает мировой кирдык..

Слышны шаги со всех комнат, несущихся к уборной. Не выдержало и моё любопытство. Я открыл дверь и пошёл "посочувствовать", если "выясню", что за фигня и одновременно намекнуть, мол, пора убирать бутыли, иначе эти шутники так и будут шутить!

То что я увидел в уборной, повергло меня в ужас и сметение! Самый маленький из палестинцев сиде задницей прям.. да именно в самом унитазе, с задранной крышкой, давив при этом одной рукой на ручку смыва, пытаясь остудить свою пятую точку проточной водой! Вокруг был мировой потоп — на полу валялись все бутылки, вода из них бултыхаясь растекалась по всемо кафелю. Опупевшими глазами и угарая во всё горло за этим процессом наблюдали не только мужское население общаги, но также и женское, решившое поглядеть на эти страшные вопли...

Пока я оттуда не свалил — бутылки больше на бачке не появлялись, а их собственники приносили их каждый раз на время процесса. Дрессировке, как видимо, подаются не только медведи!: )

Противный малый

ты завтра не сильно занят?

— Не, а что?

— Слушай, у меня фотограф заболел, а тут такое мероприятие — у нас очень заслуженный мужик на пенсию уходит — профком повелел непременно поместить информацию в раздел- "Наши ветераны". Статья у меня уже готова, дядька действительно замечательный, но без фото не пойдёт. Подмогни, а?

— Да без проблем, пропуск у меня есть, скажи куда и когда.

Приехал. На заводе строго, оборонка- всю аппаратуру проверили, спасибо, плёнки не засветили. Прошли в цех. Там народу — половина администрации завода. Чествуют некоего Шедько Ивана Игнатьевича — шестьдесят лет отмечает, из них- сорок восемь лет проработал на заводе, в этом цеху.

— Дорогой Иван Игнатьевич! Сейчас уже даже некому вспомнить, что вы пришли в наш цех в сорок третьем году, в блокаду, и за эти годы, начиная простым разнорабочим (подай- принеси) стали слесарем- инструментальщиком высшего разряда — на всём заводе нет мастера с квалификацией выше Вашей. Золотые руки — это не каждому дано!

Мне Колька на ухо:

— Правда, мужик замечательный, двенадцатилетним пацаном, голодным, по две смены пахал, тут и ночевали в цеху. Ну пошли снимать, работать надо.

Скромный такой пожилой дядечка с добрыми глазами, две медали у него на пиджаке — как говорили, юбилейных тоже куча, но он их не признавал, носил только "За оборону Ленинграда", и "За победу над Германией". Усы у него седые, улыбается. Ехидно. Весёлый, видать.

— Что говорить, так сложилось в нашем поколении. Дай Бог вашему тоже прожить и поработать достойно.

Выбрали несколько мест, ракурсами поиграли, со светом поколдовали — в цеху темновато, красиво кадр не выйдет. А оно же- в газету. Прикрепил вспышку. Раз сняли, два сняли — Игнатьевич — с живым таким матюжком, глаза прищурив-

— Ё... б твою мать, фотограф, я и так вижу плохо, ты меня вообще без глаз оставить на х.. й хочешь? Я хоть и пенсионер теперь, но думаю ещё потрудиться, а как, [м]ля, со штангелем без глаз?

Хрипловато так говорит. Но по доброму.

Цех- в хохот. Любили его там, уважали. Действительно, мужик славный.

Мне неудобно, но я же не виноват, что темно в цеху?

Ладно, отсняли. Фото в тираж нужно было дать завтра. Я не спал, до утра проявлял и печатал. Следил только за качеством — в газету же пойдёт?

Колька тоже не спавши, радостно хватает отпечатки —

— Зае... ись, красиво сделал! С уважением — ну Игнатич заслужил же?

Фото пошло в тираж. Выбран был самый приличный кадр — где он стоит рядом с гидравлическим прессом, и скромная улыбка украшает седые усы.

Этот тираж вошёл в историю Арсенала.

Над этим кадром хохотали все, кто его увидел.

Скромный, добрый, заслуженный слесарь. С замечательной биографией.

Яркий заголовок — "Наши ветераны"

И точно под ним- при свете фотовспышки- яркое клеймо на старинном гидравлическом прессе — "Станкостроительные заводы Круппа, 1891 год".

Кстати, мне говорили, что Игнатьевич, когда увидел, хохотал громче всех — и оставил себе эту газету на память.