Старый Витали показал фигурки тритонов своему знакомому, скульптору Августино Трискорни, державшему на улице Гороховой мастерскую по изготовлению мраморных надгробий. Трискорни оценил способности Джованни и предложил ему стать своим учеником. Так начался творческий путь замечательного скульптора Ивана Петровича Витали, автора горельефов "Поклонение волхвов" и "Святой Исаакий благословляет императора Феодосия" на фронтонах Исаакиевского собора, памятника Павлу I и статуи Венеры, снимающей сандалию.

Ему не пришлось окончить курс в Академии художеств, занятия он посещал урывками, нужно было работать. Иван Петрович очень об этом жалел и учился всю жизнь. С рисунком Витали помогал по дружбе Карл Брюллов, блестящий рисовальщик. "Итальянцы в России", они ходили друг к другу в гости, хлебосольный Иван Петрович угощал приятеля вкуснейшими спагетти, а потом Карл Павлович любил затянуть "Вы послушайте, ребята, как живали в старину... " из новомодной оперы Алексея Верстовского "Аскольдова могила". Витали, подпевая, безбожно фальшивил, а Брюллов за это очень на него сердился.

Однажды Брюллова спросили, почему он в гости к Витали ходит, а в мастерскую — никогда? Брюллов от ответа уклонился, а дело оказалось в том, что добрейший Иван Петрович имел обыкновение приглашать в мастерскую шарманщика и часами работать под тоскливое дребезжание шарманки. Как же это мог выдержать Брюллов, ценитель хорошей музыки и друг Михаила Ивановича Глинки?!

секрета: 40 процентов табака, 60 процентов кизяка – вот и весь рецепт.

– Вах! Так ты ещё и табак используешь?!

Сама история. Конец 70-х, мы – курсанты, будущие лётчики-истребители. В учебной эскадрилье 62 человека. Большинство курящие. Продавались, конечно, и "Прима", и "Беломор", но мы ж – будущие лёДчики, могли позволить себе сигареты с фильтром: тогда в ходу были "Ту-134", "Опал", "Стюардесса". По 35 копеек за пачку.

Время от времени кто-то "стрелял" курево, но это уж когда совсем прижмёт, а до получки курсантских денег ещё несколько дней. Однако подметили, что один курсантик "стреляет" сигареты чаще других. Причём по-хитрому: цыганит по очереди у всех курящих – чтоб не так заметно было, что он халявщик.

Но рано или поздно заметили это. Решили проучить. В день получки скинулись и купили пачек 40 самых термоядерных, без фильтра", сигарет (кажется, это был жуткий горлодёр под названием "Памир). И аккуратно выложили пирамидкой у него на застеленной кровати. И что же? А ничего! Никакой видимой реакции. Молчком убрал все наши "подарки" в тумбочку – и всё. Куда он их пристроил, нам неведомо, но "стрелять" сигареты после этого случая перестал.

царила атмосфера творчества и веселья. Шутили все, но шутки Олейникова были особенно остры и даже убийственны, он и псевдоним себе выбрал подходящий — Макар Свирепый. В чём тут причина — личная драма: в Гражданскую поэта выдал белым собственный отец, и он чудом избежал расстрела, или разочарования в идеалах, кто знает? Николай мог уговорить простофилю председателя сельсовета выдать ему справку в том, что он красивый. Мог, выиграв у поэта Александра Введенского в карты "на желание", разрезать на тонкие лоскуты его любимый пиджак. Мог написать злую пародию на стихотворение Даниила Хармса: "Чиж-алкоголик, чиж-параноик, чиж-шизофреник, чиж-симулянт...". Самуил Маршак, который своего коллегу выносил с трудом, даже сочинил на Николая Макаровича эпиграмму:

"Берегись Николая Олейникова,

Чей девиз: никогда не жалей никого".

Разумеется, партийные чинуши журналы критиковали, и, в конечном итоге, закрыли, но арестовали Олейникова не за литературные дела. Показания против поэта дал его друг, учёный-японист Дмитрий Жуков после соответствующей обработки в застенках НКВД. Абсурдные обвинения в создании троцкистского подполья и шпионаже в пользу Японии Олейников поначалу отрицал, но, видимо, заплечных дел мастера умели уговаривать, и через восемнадцать дней поэт подписал признание. Его принуждали оговорить Маршака, но Николай Макарович ответил, что с Маршаком в ссоре и никаких дел с ним не имеет. В отличие от многих, Олейников не потянул за собой ни одного из друзей или знакомых, вот вам и свирепый, и безжалостный. Честь ему и хвала.