работает. Не сразу туда, где опасно. Начни там, где можно ошибиться — и тебе самой не станет хуже. На кошках, например.

Соседка, тётя Рита, уезжала в большой круиз. Дом рядом, пару улиц пройти — и всё. У неё осталась Химера — кошка с характером, как гроза: вроде красиво, а трогать опасно. Отдавать в приют жалко, вот и доверила Даше — с подробной инструкцией: "Свитер — потолще, очки — не снимай. Перчатки — всегда. Надежду — держи при себе. "

В первый день Химера шипела, как чайник, и срывала шторы. Даша приходила каждый вечер, ставила миску в одно и то же место, садилась на пол и тихо разговаривала. Пот стекал под свитер, очки запотевали. Недели через две кошка вроде успокоилась. Даша решила — можно попробовать погладить. Сняла перчатку, “на минутку, чтобы без барьеров”. Молния серого меха — и когти по запястью. Не страшно, но запомнилось. На следующий день она снова пришла — в перчатках, в том же свитере, без обиды в голосе. Через неделю Химера уже брала корм с ладони. К концу месяца легла рядом. Не на колени, но рядом. Уже победа.

Во дворе у Риты жил пёс по кличке Зверь — на привязи, гроза соседей. Даша не собиралась его перевоспитывать — просто хотелось понять, как работает спокойствие. Он настораживался, когда она проходила мимо. Однажды сказала ему:

— Ты хороший, просто пугаешь.

Первый раз он зарычал, второй — промолчал, третий — осторожно лизнул пальцы. Через пару месяцев дворник только выдохнул:

— Смотри, а ведь монстр тапочки подаёт.

Пока Химера переставала шипеть, а Зверь привыкал к голосу, письма от Артёма тоже менялись. Сначала — без брани. Потом — растерянные фразы про свет. А потом пришло короткое, измятое, с пятном кофе на углу:

"Малая, хватит. Я тут мягким становлюсь, пацаны уже базарят, смотрящий косится. Лежу, батарея гудит — будто ты рядом. Странно, да? Но не сюда ты светишь. Тут за свет бьют. Береги себя. Я свой срок отсижу, ты живи, как умеешь. Волк я. Не трогай. "

Даша сложила письмо и долго сидела у окна. Химера свернулась клубком и мурлыкала, будто моторчик. Зверь подошёл, ткнулся носом в ладонь — просто дышать рядом.

— Мам, — сказала она вечером, — добро, наверное, как ток. Если проводка целая — греет. А если коротнёт — обжигает.

— Вот и вся премудрость, — ответила мать.

— Сердце пусть горит, но ум должен смотреть, куда ты этот свет направляешь. Тогда и людям, и тебе теплее.

Даша кивнула, помолчала и добавила:

— Мам… там ведь не просто стены, там люди такие. Замёрзли, привыкли к холоду, будто без него нельзя. Одной теплотой не пробьёшь. Надо искать, где хоть кто-то живой остался — с них и начинать.

Говорят, Химера до сих пор мурчит громче чайника, а Зверь теперь живёт без цепи — лает редко, но по делу. Про Артёма Даша говорит спокойно:

— Не каждый готов к теплу. Иногда лучше подождать, пока место для него появится.

Без морали. Просто намёк: пусть сердце ведёт, а ум не дремлет. Тогда добро не выгорает — только светлее становится.

кредитованию малого бизнеса. И она была очень красива.

Немного не в моём вкусе, конечно — я славянин, а она была девушкой восточного типа, смуглой, с глазами, как угли, и волосами, тёмными, как ночь. Но красота — вещь универсальная. Она до боли напоминала известную латиноамериканскую певицу — и даже поставила её фото на заставку рабочего компьютера. Я, конечно, говорил, что это певица похожа на неё. Чтобы польстить. И это срабатывало.

Я был увлечён Сусанной. Но всё это витало в области флирта — лёгкого, необязательного, как летний ветер. Я был женат, у неё был бойфренд. Мы дружили: я рассказывал анекдоты, она смеялась; она училась дистанционно, а я помогал с учёбой, когда она просила. Всё было в рамках корпоративной этики. До того дня.

Мы отмечали какое-то событие. Сидели за круглым столом вчетвером: Сусанна — напротив, глаза в глаза, слева — кассирша Алёна (лет на пять старше меня), справа — ещё кто-то из девушек- не запомнил. И не мудрено. Потому что Сусанна была в белой корпоративной футболке с логотипом банка. И под футболкой не было НИЧЕГО.

Её грудь — "мой любимый размер", как сказал бы Иа-Иа — была идеальной. Два упрямых пупырышка нахально проступали сквозь белую ткань, а соски просвечивали так откровенно, что я, мужчина опытный, повидавший в жизни всякое, почувствовал себя подростком на первом свидании. Я старался не пялиться, отводил взгляд, но он снова и снова возвращался к этим двум холмикам, будто загипнотизированный.

Сусанна с невозмутимым видом пила чай. Алёна слева таинственно улыбалась — то ли одобряя, то ли насмехаясь. А кто был справа? Не помню. Да и какая разница. Позже я понял: это был её способ сказать "спасибо" за помощь в учёбе. Молчаливый, но более чем красноречивый.

Через год у Сусанны была свадьба. Она приехала в банк с женихом и свитой. Мы все поздравляли её по очереди. И вот тогда я поцеловал её единственный раз — в щёку, по-товарищески. Всё остальное так и осталось в области намёков, белых футболок и того дня, когда соски говорили громче слов.

Эта история не о любви. Она о том, как иногда благодарность приходит в самой неожиданной форме. И о том, что даже в мире банковских процентов и кредитных отчётов есть место для лёгкого безумия. Безумия, которое проступает сквозь белую ткань и остаётся с тобой навсегда.

первую строку в резюме закрыть.

Так и жил среди философов на окладе, тренировался не сойти с ума.

Недавно встречаю Лену — она всё ещё там. Стоит у кофейни, улыбается, будто не из офиса, а с ретрита.

— Ты что, до сих пор там работаешь? — спрашиваю.

— Ага, — говорит, — у меня там духовная практика.

Я чуть кофе не пролил:

— В той конторе?

— А что, — улыбается, — там идеальные условия. Начальство орёт, задачи хаотичные, нервы на виду. Всё лишнее выходит, если правильно дышать.

И рассказывает.

После бывшего, говорит, думала, что тот её добил. Сидела, тряслась, не могла ни есть, ни спать.

Подруга посоветовала простое упражнение: "Дыши, смотри, где внутри тянет, не борись, просто отпускай".

Попробовала. Сначала стало хуже — слёзы, злость, всё клокотало. А потом, через несколько дней, будто воздух стал чище, внутри — тишина. Даже лучше, чем до него.

"Поняла, — говорит, — это не он мне сделал больно, это он из меня мусор вытряс. Я ж полжизни с этим таскалась".

Теперь Лена по тому же принципу живёт на работе.

— Работаю на минималках, — говорит.

— Ровно столько, чтобы не уволили и не заметили, что я счастлива. Пока они носятся, я дышу, слушаю, где внутри шевелится, и отпускаю. Энергию экономлю — на чистку души идёт.

— И что, прокатывает?

— Конечно! У нас же эффективность по усталости. Выгляжу выжатой — значит, примерный сотрудник.

Я говорю:

— Но ведь это цинично.

А она смеётся:

— Цинизм — это жалеть их. Они сами построили такую систему. Я просто живу по их тарифам, но с пользой.

— И долго ты так?

— Пока есть что вытряхивать, — смеётся.

— А потом посмотрим. Когда внутри уже нечего будет чистить, я для них стану слишком спокойной. У нас же там ценится усталость, а я стану выглядеть отдохнувшей. Вот тогда и уйду. Может, просто поживу спокойно — радость ведь тоже работа. Может, пойду учиться — с чистой головой всё схватывается быстрее. А может, встречу кого-то, кто почувствует этот покой и захочет быть рядом. Я-то теперь ценю не кошелёк, а душу.

И пошла себе дальше — лёгкая, спокойная, будто не после офиса, а после массажа.

Стою, смотрю ей вслед и думаю: а что, так можно было, что ли?