Авторы работы объясняют этот эффект изменениями в психологическом состоянии. Участники, которые ругались, сообщали о более высоком уровне концентрации, уверенности в себе и меньшем количестве отвлекающих мыслей. Это состояние, известное как психологический "поток", позволяет полнее погружаться в деятельность. Доктор Ричард Стивенс из Килского университета (Англия) отметил, что во многих ситуациях люди сознательно или бессознательно сдерживают свои силы. Ругательства помогают сбросить социальные ограничения и приложить больше усилий.

По словам ученых, этот механизм объясняет, почему нецензурная лексика так распространена в ситуациях, требующих выносливости или смелости, например, в спорте или тяжелой работе. Ругательства представляют собой доступный инструмент, который может помочь сосредоточиться и действовать решительнее. Исследователи подчеркивают, что эффект связан не с увеличением агрессии, а, скорее, с преодолением внутренних запретов и нерешительности.

Полученные данные открывают возможности для применения в различных областях, включая спортивную психологию и реабилитацию, где важно помочь человеку мобилизовать свои ресурсы. Следующим шагом ученых будет проверка, работает ли аналогичный эффект в других контекстах, например, при публичных выступлениях или социальном взаимодействии.

Десятилетиями изобретатели пытались механизировать этот этап. Все попытки заканчивались провалом. Работа была слишком тонкой, слишком "человеческой". И всё изменилось, когда один молодой темнокожий иммигрант, едва говоривший по-английски, решил взяться за невозможное.

Его звали Ян Эрнст Мацелигер. Он родился в Суринаме в 1852 году. В 21 год приехал в город Линн, штат Массачусетс — центр обувной промышленности США. Днём парень работал на фабрике по 10 часов. Ночью, в одиночестве, в тесной комнатке, при свете почти догоревшей свечи, он изучал английский язык, техническое черчение и инженерию.

Шесть лет он создавал модели, ошибался и начинал сначала. Шесть лет слышал насмешки инвесторов. Шесть лет сталкивался с недоверием коллег, которые даже не представляли, на что он способен. И вот 20 марта 1883 года Патентное ведомство США выдало ему патент № 274 207.

Его машина — первая, способная быстро, точно и стабильно соединять верх обуви с подошвой — заработала. Там, где мастер изготавливал 50 пар в день, машина Мацелигера производила от 150 до 700.

Последствия были мгновенными.

Цены на обувь снизились вдвое. Бедные семьи смогли покупать прочную обувь. У детей появилась защита для ног. Рабочие наконец получили обувь, способную выдержать тяжёлые будни.

Но сам Мацелигер не увидел всего масштаба собственной революции.

Чтобы запустить машину в массовое производство, он был вынужден продать контроль над проектом.

Инвесторы стали миллионерами. Его изобретение легло в основу компании United Shoe Machinery Corporation, которая десятилетиями господствовала в мировой индустрии. Сам он получал лишь скромные выплаты. Никогда — достаточные.

Так бывает, когда есть талант, но нет власти.

Он продолжал работать изнурительно — по 16 часов в день, совершенствуя своё изобретение, пока организм не сдался.

Бедность, напряжение и отсутствие медицинской помощи сделали своё дело.

В 1889 году, в 37 лет, его жизнь оборвалась из-за тяжёлой болезни.

Те, кто разбогател на его идеях, жили в роскошных особняках и прославлялись как дальновидные предприниматели. А иммигранта, который на самом деле решил "невозможную задачу", надолго забыли. Более ста лет его имя почти не упоминали.

Лишь в 1991 году, спустя более чем век, его включили в Национальный зал славы изобретателей США. Но его наследие никуда не исчезло. Каждая пара обуви массового производства за последние 140 лет несёт в себе невидимый след гения Яна Эрнста Мацелигера.

— А я была уверена, что ты меня сразу узнаешь, — радостно продолжала женщина.

— Как хорошо, что я тебя застала. Ты сейчас можешь разговаривать?

— Могу.

— Отлично. Мы с мужем и детьми уже на вокзале. Час назад сошли с поезда. Меня хорошо слышно?

— Хорошо.

— У тебя голос какой-то тихий. А у тебя точно всё в порядке, Варенька?

— У меня всё отлично.

— Очень за тебя рада. Мы сначала хотели остановиться в гостинице. Думали, что в этом городе у нас никого из родственников нет. А потом вспомнили, что у нас ведь здесь есть ты. Понимаешь?

— Понимаю.

— Как хорошо, что мы о тебе вспомнили. Ты даже не представляешь, как мы обрадовались. Особенно дети.

— Представляю.

— А муж так сразу и сказал: "Звони Варваре. Варвара не подведёт".

— Правильно сказал. Не подведу.

— Значит, ты пустишь нас к себе погостить? Я правильно поняла?

— Правильно. Пущу.

— Мы ненадолго, — радостно продолжала женщина.

— Всего на пару недель. Город посмотреть и обратно. Домой. Потому что и дел дома невпроворот, да и, как говорится, в гостях хорошо, а дома лучше. Согласна?

— Согласна.

— Мы так и думали. Особенно муж. Он так сразу и сказал, что не может такого быть, чтобы Варенька не приняла нас к себе. Ведь мы же родственники. Пусть дальние, пусть виделись последний раз лет десять назад, но родственники ведь. Правильно?

— Да.

— А ты сейчас одна живёшь?

— Одна.

— В трёхкомнатной?

— Да.

— Так, значит, мы сейчас едем к тебе?

— Приезжайте.

— Через час мы будем у тебя. А ты всё там же живёшь?

— Там же.

— Тогда жди. Мы скоро подъедем.

— Жду, — ответила Варвара.

Варвара выключила телефон, положила его на тумбочку, повернулась на другой бок, укрылась с головой одеялом и уснула, особо даже не беспокоясь о том, что так и не поняла, с кем она только что разговаривала по телефону.

А через час в дверь позвонили.

Варвара посмотрела на часы, закрыла глаза и повернулась на другой бок. Звонки продолжались. Варвара спала. Через некоторое время по двери стали стучать ногами. Варвара — ноль эмоций. Наконец снова зазвонил телефон.

— Да, — не открывая глаз, произнесла Варвара.

— Варенька? — радостно кричала всё та же женщина.

— Да.

— А это мы. Мы приехали. Звоним, звоним, а ты дверь не открываешь.

— Звоните?

— Да.

— А почему я не слышу?

— Не знаю.

— А позвоните ещё, — попросила Варвара.

В квартире раздался звонок в дверь.

— Звоним, — сказала женщина.

— Нет, — сказала Варенька, — не слышу. А постучите теперь.

Раздался стук в дверь.

— Стучим, — произнесла женщина.

— Нет, — ответила Варвара, — не слышу.

— Кажется, до меня дошло, — произнесла женщина.

— Что? — спросила Варвара.

— А ты сейчас где, Варенька?

— Как где? У себя.

— Где у себя?

— В Новосибирске, — ответила Варвара первое, что в голову пришло.

— Где же ещё мне быть?

— Как в Новосибирске? А почему не в Москве?

— А я девять лет назад переехала, — наводила Варвара тень на плетень.

— Сразу, как развелась.

— Зачем?

— Зачем развелась?

— Переехала зачем?

— А надоела Москва, вот и переехала. Слишком много неприятных воспоминаний.

— А в Новосибирске разве лучше?

— Конечно. Ещё как лучше.

— А что там лучше-то?

— Да всё лучше. За что не возьмись. И никаких неприятных воспоминаний. Да чего я говорю. Приезжайте, сами увидите. Вас сколько сейчас?

— Так четверо нас. Мы с мужем и двое детей. Старший Павлуша и младшенький Андрюша. Андрюша в этом году хочет в университет третий раз поступать.

— Вот все вчетвером и приезжайте. У нас здесь тоже замечательный университет есть.

— Когда приезжать?

— Да хоть сейчас.

— Сейчас не получится. В Москве дел много. Андрюша хочет учиться только в Москве. А мы на работу приехали сюда устраиваться. Рассчитывали годик у тебя пожить. А оно вон как вышло.

— Значит, сегодня не приедете?

— Нет.

— Жаль. Я уже настроилась.

— А уж как нам жаль. Ты не представляешь.

— Представляю.

— Нет. Не представляешь. Я как подумаю, что нам теперь предстоит, так мне просто жить не хочется.

Варвара решила, что пора заканчивать разговор.

— Ну, ладно, — сказала она, — если сейчас не можете, то приезжайте, когда сможете. Я вам всегда рада. А вы когда в Москве устроитесь, сразу сообщите мне свой адрес. Я к вам в гости приеду. Тоже на пару недель. А там посмотрим. У меня ведь теперь в Москве никого, кроме вас, и нет. Договорились? Пришлёте адрес?

Но ответа Варвара не услышала, потому что связь резко прервалась.

Как известно, утвержденный в 1816 году Александром I российский гимн "Молитва русского народа" на стихи Василия Жуковского тоже исполнялся на мелодию английского. Николай I нашел мотив монархической солидарности невыразительным и якобы заявил: "Скучно слушать музыку английскую, столько лет употребляемую". После чего объявил конкурс на новый национальный гимн, в котором превозносилась бы уже не столько роль Бога, сколько "божьего помазанника".

Известно, что Михаил Глинка предлагал в качестве варианта заключительный хор "Славься" из его оперы "Жизнь за царя", однако этот проект не получил одобрения. Тогда автором музыки для нового гимна император лично назначил хорошо знакомого ему композитора Алексея Львова, а в качестве текста был использован все тот же текст Жуковского из "Молитвы русских", только в несколько раз сокращенный.

Судя по всему, получившейся мелодией Николай I остался очень доволен. Об этом свидетельствует хотя бы тот факт, что император пожаловал Алексею Федоровичу золотую, украшенную бриллиантами табакерку с собственным портретом и назначил своим флигель-адъютантом.

"Боже, Царя храни! " оставался государственным гимном Российской империи до 1917 года. Русский гимн был самым кратким в мире. Всего шесть строк текста и 16 тактов мелодии легко западали в душу, без труда запоминались и были рассчитаны на куплетный повтор — трижды.

В 1917 году ему на смену пришла сначала заимствованная у французов "Марсельеза", затем у них же заимствованный "Интернационал".

Только в 1944 году СССР обрел свой оригинальный государственный гимн. Впрочем, на поверку выяснилось, что и этот вариант мелодии Александра Александрова очень уж напоминает увертюру "Былина" дореволюционного российского композитора Василия Калинникова.